Пятисотлетняя война в России. Книга первая

Немецкий консул, как и положено дипломату, перед отъездом выразил Зиновьеву сожаление, что　наступил конец столь плодотворному сотрудничеству, каковое имело место между правительствами Германии и РСФСР за истекший год. Нахальный Зиновьев, не считая нужным держаться в рамках дипломатического этикета, которого он и не знал, ответил консулу на языке херсонских лавочников, некогда давших главе Коминтерна начальное революционное образование: «Чего там сожалеть! Вы столько нахапали по Брестскому миру, что могли бы быть и довольны!» Старая школа кайзеровской дипломатии более всего ценила в своих представителях железную выдержку. Консул сдержался, но все-таки не мог не выйти за рамки протокола, ответив Зиновьеву: «Еще неизвестно, кому этот Брестский мир больше пошел на пользу — вам или нам». На том и расстались.

Уход немцев воодушевил национальные силы антибольшевистского сопротивления. Слабые и разобщенные, практически невооруженные, сдерживаемые немецкими штыками и непониманием союзников, они все-таки предприняли отчаянную попытку сбросить с России это страшное, неизвестно откуда взявшееся иго. Смело маневрируя своими малочисленными войсками, горстка старших офицеров бывшей императорской армии начала стремительное наступление на захваченные центральные и восточные районы России.

К сожалению, бацилла большевизма разложила уже и тылы белой армии, и в большой степени саму армию. Эта бацилла, так точно выраженная ленинскими словами «на Россию мне наплевать, ибо я большевик» в сочетании с заклинаниями о всеобщем равенстве, охватила и те слои русского общества,　которые уже были объявлены ленинскими декретами «враждебными классами» и беспощадно уничтожались.

Генерал Деникин с горечью вспоминает: «Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг людей самых разнообразных кругов, партий и профессий… Несомненно, что не в людях, а в общих явлениях народной жизни и хозяйства коренились причины бездействия, дороговизна и неразрывно связанная с ней спекуляции. Их вызывало общее расстройство денежного обращения и товарообмена, сильное падение труда и множество других материальных и моральных факторов, привнесенных войной и революцией…

Казнокрадство, хищения и взяточничество стали явлениями обычными, целые корпорации страдали этим недугом. Ничтожность содержания и задержка в его получении были одной из причин этих явлений. Так, железнодорожный транспорт стал буквально оброчной статьей персонала. Проехать и отправить груз нормальным путем зачастую стало невозможным. В злоупотреблении проездными „литерами“ принимали участие весьма широкие слои населения. В нем, например, изобличены были в свое время и состав редакции столь демократической „Родной Земли“ Шрейдера, и одна большая благотворительная организация, которая распродавала купцам предоставленные для ее нужд „литеры“ по договору, обусловливавшему ее участие в 25-процентной чистой прибыли.

Донское правительство, отчаявшись в получении хлеба с Кубани (на Дону не стало хлеба за неполные полгода большевистской оккупации. На Дону, который кормил полмира! — И.Б.), поручило закупку его крупному дельцу Молдавскому. Хлеб, действительно, стал поступать массами, хотя и обошелся донской казне чрезвычайно дорого. При этом вся Кубань и все железные дороги края были покрыты контрагентами Молдавского, которые по таксе и по чину совершенно открыто платили попудную дань всей администрации от станичного писаря и смазчика до… пределов не знаю. В Кубанской Раде был даже поднят вопрос о том, что Молдавский развратил всю администрацию. Мне кажется, однако, что сетования Рады были не совсем основательны: лиходатели и лихоимцы только дополняли друг друга на общем фоне безвременья. Традиция беззакония пронизывала народную жизнь, вызывая появление множества авантюристов, самозванцев — крупных и мелких…»

В городах шел разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову, бросалось и офицерство, приезжавшее с фронта. «Жизни — грош цена. Хоть день, да мой!..» Но даже в таких условиях талантливейший русский полководец начала века стремительно вел свои войска на Москву.

Армия генерала Деникина даже на пике своего могущества никогда не превышала 150 тысяч человек, но в течение нескольких месяцев она очистила от большевиков огромную территорию, освободив Харьков, Полтаву, Киев (которые немцы любезно отдали Ленину при отходе), овладели Воронежем и Орлом. Остановившись, чтобы перегруппировать силы, Деникин бросил в рейд на Москву конный корпус казачьего генерала Мамонтова численностью в 7000 сабель.

В приказе Мамонтову была четко поставлена задача: «Вам надлежит, пополняя силы за счет антибольшевистски настроенных слоев населения, развить наступление на Москву, опустошая тылы противника и контролируя основные пути сообщения в направлении на Москву в целях обеспечения общего удара армии в указанном направлении».