Пятицарствие Авесты

Техникум уже перестал существовать: не было ни официальной вывески с названием учреждения, ни каких-либо признаков учебного заведения; а двор между бывшими учебными корпусами был загромождён штабелями расфасованного пиломатериала, что было понятно, поскольку ничем другим, кроме леса и сельскохозяйственной продукции, этот край торговать не мог. По улице, ведущей из города, он вышел к речке, где раньше был мост с ажурными фермами из калиброванных брёвен, а теперь, вместо деревянного стоял крепкий бетонный; за речкой располагалась деревня, одно время там снимали жильё ученики того техникума, в котором учился Виктор. Он и сам один год вместе с двумя друзьями жил на квартире, если можно было назвать квартирой старую ветхую избу с полуразвалившейся оградой, с таким же старым и немощным хозяином, забытым собственными детьми и смертью, и с его сожительницей, маленькой пожилой женщиной, всю свою жизнь до того прожившей в няньках у чужих людей и которую он называл «х-вой посудиной». Она страдала из-за разросшихся аденоидов и постоянно была пьяна, отчего воздух внутри избы был спёртым, наполненным тяжёлым перегаром и запахами нередких старческих неожиданностей.

Кроме них, трёх подростков, учившихся в техникуме, в доме постоянно жили или иногда просто ночевали два-три человека разного пола, спавших по разным углам на железных кроватях, откуда временами доносился хруст и скрежет наряду с подозрительным хлюпаньем и шёпотом постояльцев. Сами хозяева спали на печи, обыкновенной русской печи, достаточно просторной и тёплой, обычном излюбленном месте русских стариков, а они, ученики-подростки, на полатях, — деревянном дощатом настиле над частью жилого помещения под потолком, на расстоянии чуть более полуметра от него. Спать там, было хотя и было жёстко, но всегда тепло.

Старая алкоголичка искала и использовала любую возможность для попойки, а жители деревни, зная об этом, помогали ей в поиске постояльцев, в основном случайных и однодневных, неизвестно что плативших ей, но обязательно пьяных к ночи вместе с хозяевами. Виктору нередко приходилось быть свидетелем скандалов, происходивших в доме, а иногда даже участником сцен, неприятно действовавших на него. Он до сих пор помнил, как однажды к вечеру хозяйка привела в дом очередных постояльцев: девушку с грудным ребёнком и мужчину лет сорока довольно потрёпанной наружности. Вечер, как обычно, прошел со спиртными возлияниями, в которых девушка не принимала участия; постоялец же хвастался своими похождениями на курорте, а когда все успокоились и свет в доме погас, потрёпанный хмырь начал приставать к молоденькой постоялице. Никто не спал; все слышали происходящее внизу, но никто и не пытался в него вмешаться. Виктору показалось, что девушка, неуверенно отвергавшая приставания потрёпанного, начала уставать и была в отчаянии, и он сказал громко и резко: «Оставь её в покое»!

Всё утихло; хмырь ушёл на свою кровать, где его больше не было слышно, успокоилась и постоялица, у которой не плакал даже младенец; на следующий день она уже не появилась в доме.

Представляя теперь, насколько был несведущ в понятиях о половых отношениях, насколько идеализировал отношение к женщине, он с усмешкой вспомнил, как к ним на полати взобралась женщина, пищавшая прежде на печи, щипаемая пьяненьким хозяином, пока слышавшая это хозяйка не решила возмутиться. Гостье было лет тридцать; говорили, что она спившаяся и гулящая жена местного агронома, но всё равно было непонятно, как она оказалась в их доме.

Улёгшись рядом с Виктором, она пыталась обнимать и щекотать его, не вызывая, впрочем, у того ничего, кроме раздражения; ему и в голову не могло прийти, что он может обладать этой женщиной, и та, в конце концов устав от своих бесплодных попыток, фыркнув, перебралась на другой край полатей, улёгшись рядом с Валькой, который был на два года старше Виктора. Всё почему-то вдруг стихло, и он быстро уснул. К счастью, они жили на этой квартире всего один год, так как к следующей осени было построено хорошее двухэтажное общежитие для учащихся техникума, но с хозяйкой своей бывшей квартиры он всё-таки встретился пять лет спустя, уже при других обстоятельствах.