Пятизвездочный миллиардер

И Джастин поехал в кафе, зная, что там найдет Инхой, хотя заведение уже несколько недель не работало. Полки, витрины и холодильники опустели, лампы лишились абажуров. Мебель была сдвинута к стене, но освободившееся пространство, казалось, только уменьшило размеры зала, посреди которого стояли два пластиковых ящика с кастрюлями и сковородками. Из украшений на стенах остались одни бессмысленные плакаты, некогда любовно развешанные парой: «Все великие романы бисексуальны». В сыром и душном кафе лишь большая серая софа, на которой со дня открытия ежевечерне возлежал Дункан, была на своем прежнем месте.

Сейчас на ней сидела по-турецки Инхой, уставившись в бумаги с колонками цифр. То и дело она возвращалась к предыдущему листу, и было ясно, что человек ничего не смыслит в этих счетах. Портативный стереоплеер наигрывал песни Тома Уэйтса, столь любимого ею и Дунканом.

– Может, помочь тебе с бухгалтерией? – спросил Джастин.

Инхой посмотрела на него и покачала головой. Спокойный взгляд ее был, как всегда, выжидательным, однако она, улыбнувшись, заговорила сама:

– Не беспокойся. Я все равно не пойму. Объяснения до меня не доходят.

Инхой вновь занялась бумагами и не отрывала от них глаз, пока Джастин выступал с заготовленной речью: он искренне сожалеет о произошедшем, Дункану тоже тяжело, им обоим непросто, поскольку с детства они пребывают под семейным гнетом. Он приготовил пару легких острот, чтобы выказать себя живым человеком и смягчить удар. Но теперь шутки выглядели неуместными, и Джастин галопом прошелся по главным пунктам: извинение, решение Дункана окончательное, ни у кого нет недобрых чувств к Инхой.

Пока он говорил, музыка, доносившаяся из плеера, казалась единственным одушевленным существом в бетонном пространстве кафе. Блюзовый наигрыш фортепиано порождал желание очутиться в другом месте, где-нибудь в холодном краю, где можно выйти из дымного бара и увидеть снежный покой и фиолетовое небо, обещающее скорый рассвет.

Инхой сменила позу, подтянув одну ногу к груди, другую свесив с дивана. Она склонилась над бумагами, но глаза ее были закрыты.

Милостивое время. Джастин понимал, что позже оно приукрасит мгновенья, запечатленные на холсте его памяти. Однажды он стал свидетелем спора между Инхой и Дунканом. Наш мозг, говорил брат, необязательно сохраняет самое важное. В нем полно наносных сиюминутных мелочей, которые по прошествии времени кажутся важными. Не осознавать этого может только ребенок. Если через много лет кто-то еще тоскует по давно утраченной любви, это просто сентиментальность, но вовсе не истинная любовь. Инхой возражала. Если человек действительно тебе дорог, если ты взаправду его любишь (она прижимала стиснутые кулаки к груди, словно оберегая что-то ценнное), память о нем будет вечной, и плевать, если все вокруг посчитают тебя размазней.

– Эй, о чем задумался? Взгляд у тебя какой-то потухший. – Яньянь доедала мороженое, скребя ложкой по картонному стаканчику. – Надеюсь, мысли твои не о дурацком здании? Я считаю, тебе повезло, что не купил эту развалину. Бог миловал.

Джастин разглядывал телефон, который, достав из кармана, пристроил на ладони.

– А, понятно! Дело в той женщине, о которой ты рассказывал. Позвонишь ей?

– Не знаю.

Яньянь встала и потянулась.

– Ты, главное, помни, что женщины не ждут бесконечно.

Она ушла, а Джастин еще долго сидел на ступенях, глядя на безлюдную улицу с недавно высаженными деревцами платана, которые обнесли низенькими штакетниками. Вдали маячили верхушки башен района Пудун, вокруг них белели по-летнему легкие облака, заметные в темном небе лишь благодаря огням небоскребов. Со дня моего приезда в Шанхай картина эта не меняется в своей уютной предсказуемости, подумал Джастин. Приятно, что на свете есть вещи, неизменные в своем облике, они позволяют соизмерить себя с ними и понять, двигаешься ты или прикован к месту, как эти безмолвные незыблемые исполины.

Он снова посмотрел на телефон. Номер Инхой, добавленный в список контактов, можно было набрать в любой момент. Вот только когда это произойдет – через недели, месяцы или даже через год? Возможно, никогда. Интересно, изменилась ли она и будет ли он с ней так же косноязычен, как почти двадцать лет назад?

Джастин вошел в здание и терпеливо дождался прибытия медлительного прокуренного лифта. В квартире он заварил зеленый чай и съел последний из моти, купленных для Яньянь. В окно открывался вид на небоскребы, его компаньонов в последние девять месяцев. У каждого из них и впрямь свой неповторимый вид, подумал Джастин, и только днем они кажутся одноликими близнецами. Допив чай, он взял телефон и позвонил Инхой, хотя уже стояла глубокая ночь.

30 跋山涉水 Путь долог