Пятнадцать ножевых (СИ)

Отдавая должное домашним котлетам с картофельным пюре и признавая их преимущество перед купленными в бакалее, я честно выложил правду о незавидном с точки зрения москвичей положении. Что студент, из провинции, семья неполная, куда после института — не знаю. Нагнал жути. Ну и всякие мелочи, которые мадаму Шишкину с гарантией привели бы к инфаркту миокарда. Вообще не подействовало. То есть никак. Кремень, а не женщина. Улыбается, подкладывает добавки, кормит огурцами, такими хрустящими, что слушать этот звук хочется как музыку, приглашает заходить почаще и даже зовет в поход на лыжах зимой, когда снег устоится. Дескать, гарантирует незабываемые впечатления. Нет, я понимаю, картошку на даче копать за еду, но в поход, да еще и с обещанием выделить лыжи и подходящую одежду — так не бывает. Это ведь стопроцентно какие-то инопланетяне замаскированные. Сидит, прекрасно понимает, зачем мы с ее дочкой домой приперлись вместе — и слова против не скажет. А Елена только ела нехотя, да краснела, когда смотрела на свою спальню. Надо срочно убегать, пока не усыпили и не отправили на орбиту Юпитера!

— Эх, жаль отца нет, в первую смену сегодня, — искренне пожалела Клавдия Архиповна. — Сейчас бы по рюмочке за знакомство! А то давай налью?

— Спасибо огромное, но мне еще в пару мест заехать надо, никак нельзя, — с трудом отказался я от соблазна.

Уже прощаясь с Томилиной после того как ее мама тактично скрылась с горизонта, я шепнул ей:

- Халат только не стирай пока.

***

Хоть глаза и слипались, от Томилиной я поехал в Институт питания. Если честно, я сюда уже как на работу ходил. Если день пропускал, допустим, на дежурстве — не очень хорошо себя чувствовал, будто не хватало чего-то. С Афиной я даже чай пил. Она с «Юбилейным» печеньем очень любит. Вот и сейчас, когда я пришел, она чем-то занималась, но услышав мое «Здравствуйте», тут же включила электрочайник.

— Ну что, посмотрим? — спросила она. — Пятый день, семь процентов кислорода, десять — углекислого газа. Ванкомицин с полимиксином для подавления вторичной флоры.

— Давайте, — кивнул я.

— Ну вот, Андрей, — показала она мне чашку Петри через минуту, — ваши хеликобактеры. Видите, какие красавчики?

Это насколько же надо любить свою науку, чтобы считать красивыми эти белесые, почти прозрачные мелкие капельки? Но я точно знаю — это она. Та самая бактерия. Сейчас на стекло, покраска — и под микроскоп.

— Наверное, надо позвать Игоря Александровича? — мой голос внезапно стал хриплым.

— Конечно, звоните, — кивнула Афина Степановна на телефон и добавила как ни в чем ни бывало: — На чувствительность к антибиотикам сразу ставим? Кстати, печенье не забыли? Вы обещали, я помню.

Глава 16

— Неужели вырастили?

Шишкин-старший неверяще рассматривал протокол опытов, что я ему подсунул в кабинете. Попасть домой к Лизе — не составило труда. Достаточно было поддаться ее напору, покивать на тираду, что «все могут ошибаться и моя мама тоже». После чего еще раз покивать, соглашаясь с предложением прийти на повторный обед на выходных и дать возможность родакам все исправить. У меня даже поинтересовались, что конкретно я бы хотел откушать в воскресенье и чем запить. На высказанную идею про фуа-груа в малиновом соусе с трюфелями и шампанским «Кристалл» был нещадно бит и изгнан на кухню — чистить картошку. А профессор вообще проникся уважением, когда узнал, что я не повеса какой-то, а всерьез занимаюсь наукой, причем, под руководством заместителя директора Института питания.

— Вышло даже легче, чем ожидали.

— И что говорит Морозов?

Николай Евгеньевич дочитал протокол, закурил трубку. Причем целым ритуалом. Сначала каким-то хитрым приспособлением вычистил ее в пепельницу, потом набил табаком, утоптал. Достал импортную зажигалку с горизонтальным соплом...

— Я не помешаю, если покурю?

— Вы у себя дома, — пожал плечами я, удивляясь такой вежливости. — А Морозов говорит, что если удастся доказать взаимосвязь бактерии и язвенной болезни — это Нобелевка по физиологии и медицине. Но нам ее не дадут.

— Это почему же? — Шишкин раздраженно пыхнул трубкой.

— Потому что за всю историю, из наших премию по медицине дали только Павлову и Мечникову. И было это до революции. Советских медиков и ученых шведы ни разу не премировали.

— Политика, — вздохнул отец Лизы, еще раз посмотрел на протокол. — Хочешь я поговорю с Чазовым?

Ого, это уже уровень.

— Насчет Нобелевки?

— Нет, — Шишкин засмеялся. — Мы можем устроить клинические исследования на базе ЦКБ.

Бинго! Это я и планировал. Только впрямую переть не хотелось. А теперь Шишкин как бы сам, по собственной инициативе вписался.

— Не перехватят тему? Желающие то найдутся. Небось еще какие-нибудь именитые...

— Если Чазов поддержит — побоятся. Потом: кто первый пошлет статью в научный журнал — у того и приоритет!

— Да нечего еще слать. Надо сначала на животных опробовать, потом уже к клиническим испытаниям подходить.

— Ладно, как будете готовы — дай знать. — Шишкин затянулся трубкой. — Тут не только награды и премии. Это приоритет в науке. Он дорого стоит. Новые лекарства, методы лечения...