Пятнадцать жизней Гарри Огаста

А затем наступает момент шока. Это происходит, когда погибает ваш сосед, который отправился починить велосипед и оказался в неудачном месте в неудачное время. Или когда после бомбежки пожар уничтожает ваше место работы, и вы, стоя на улице, не понимаете, куда вам теперь идти и что делать. После войны я слышал много рассказов про военное время – про то, как люди не падали духом, как пели в туннелях метро во время бомбежек… Однако те, кто рассказывал подобные истории, не говорили о том, что людям просто ничего другого не оставалось. Что, впрочем, нисколько не умаляло заслуг тех, кто сумел все это пережить.

Было что-то странное, неестественное в том, что 1 июля 1940 года выдался такой погожий день. Солнце заливало все вокруг, в ярко-голубом небе не видно было ни облачка, веял легкий ветерок, не давая сгуститься зною. Однако люди, спешащие по своим делам и торопливо пересекавшие открытое пространство площади, поглядывая вверх, ругались себе под нос, призывая дождь и туман. Я сидел на скамейке с северной стороны площади, рядом со ступеньками, ведущими вниз, к фонтану, и ждал. Было еще слишком рано – я пришел почти за час до назначенных двух пополудни, чтобы осмотреться и понять, не грозит ли мне какая-нибудь опасность. Дело в том, что я был дезертиром. Меня призвали в армию в 1939 году, и я, помня о том, что у меня назначена встреча с Вирджинией, к стыду Патрика и, вероятно, моего отца, сбежал из части. Как и многие подобные мне, в моей четвертой жизни я позаботился о том, чтобы зафиксировать пару полезных для меня событий, в том числе запомнить, кто именно одержал победу в некоторых заездах на скачках и в кое-каких других спортивных соревнованиях, на результаты которых делались ставки. Нельзя сказать, что благодаря этой информации, которую я почерпнул из спортивного альманаха 1957 года, мне удалось чудовищно и незаконно разбогатеть. Однако она позволила мне заложить основы комфортного в материальном смысле существования, что исключительно важно для человека, претендующего на хорошую и стабильную работу.

Говорить я стал подчеркнуто правильно, примерно так, как говорил Фирсон, сразу же давая почувствовать собеседникам, в том числе потенциальным работодателям, свой высокий социальный статус. Вообще же мое произношение из-за многочисленных путешествий и изучения иностранных языков стало легко и быстро меняться в зависимости от обстоятельств. Так, с Патриком я говорил как уроженец севера страны, с бакалейщиком общался на кокни, а с коллегами разговаривал как человек, мечтающий работать на Би-би-си.

Вирджиния, как оказалось, не обращала на подобные вещи никакого внимания.

– Привет, мой мальчик! – воскликнула она, и я сразу же узнал ее, хотя с того момента, когда в предыдущей жизни она сунула мне в руку небольшой перочинный ножик в доме, расположенном где-то на севере Англии, прошло двадцать два года. Разумеется, она выглядела значительно моложе, чем тогда – на вид ей было лет сорок. Тем не менее она и на этот раз была одета так, словно собралась на какую-нибудь джазовую вечеринку.

При виде ее я довольно неуклюже поднялся со скамьи. Вирджиния, однако, сразу же развеяла возникшее у меня ощущение некоторой неловкости, обняв меня за плечи и смачно чмокнув в щеку, что стало привычной формальностью в обществе гораздо позже.

– Боже, Гарри! – проворковала она. – Вы ведь сейчас совсем молодой, верно?

Мне было двадцать два года, а одет я был таким образом, чтобы меня принимали за молодо выглядящего мужчину лет под тридцать, достойного во всех отношениях, так, во всяком случае, мне казалось. На самом деле я скорее был похож на подростка, вырядившегося в отцовские вещи.

Взяв меня под руку, Вирджиния повлекла меня по направлению к Букингемскому дворцу – еще целехонькому, так как до того момента, когда он будет поврежден бомбами немецкого пикировщика «Дорнье», атаковавшего затем вокзал «Виктория», оставалось еще несколько месяцев.

– Ну, как все прошло? – поинтересовалась, сияя глазами, Вирджиния, волоча меня за собой, словно провинциальная кузина, приехавшая на праздник к столичным родственникам. – Обычно кровь из бедренной артерии бьет просто фонтаном, а нервных окончаний там почти нет. Я, конечно, хотела принести вам какой-нибудь яд, чтобы вам было полегче, но все происходило в такой спешке!

– Смерть была единственным выходом? – едва слышно спросил я.

– Дорогой мой! – воскликнула Вирджиния. – Вас бы допрашивали бесконечно. Кроме того, – добавила моя собеседница и толкнула меня локтем в бок с такой силой, что я едва удержался на ногах, – мы же должны были убедиться, что вы действительно один из нас. Вот я и назначила вам эту встречу.

Я сделал глубокий вдох, а затем медленный выдох. Эта странное рандеву стоило мне моей четвертой жизни и двадцати двух лет ожидания в пятой.

– Позвольте спросить, вы не уйдете в течение ближайших пятнадцати минут? Я интересуюсь только потому, что у меня накопилось огромное количество вопросов, и мне нужно решить, в какой очередности их задавать, – съязвил я.

Вирджиния игриво шлепнула меня по руке.