Пятнадцать жизней Гарри Огаста

Я стал задавать ему вопросы, стараясь формулировать их таким образом, чтобы мой собеседник не понял, что меня интересует на самом деле. Как давно вы занимаетесь радиосвязью? Ах вот как, ваш отец был радиолюбителем? Да, конечно, во время войны все слушали радио – бывало так, что сирены, предупреждавшие об авианалетах, не срабатывали. Что вы чувствовали, когда добились успеха? Понимаю, вы гордились тем, что вы немец – и, конечно, что вы коммунист. Ваша сестра тоже испытывала чувство гордости? Вы не собираетесь жениться? Какие еще открытия вы собираетесь сделать на благо своей страны? У вас есть хобби? Понимаю, вы полностью погружены в работу… А что вы можете сказать о своем пребывании в России? Наверное, вы получили там много новых знаний?

– Невероятно! Невероятно много! Меня так тепло там принимали – я не ожидал ничего подобного. «Товарищ, нет больше русских и немцев. Мы все – коммунисты!» – сказал фон Тиль, изобразив русский акцент, и в его голосе прозвучала такая теплота, что я слегка вздрогнул.

Мой немецкий язык был практически совершенным, но недостаток практики все же немного сказывался – даже мы, мнемоники, сталкиваемся с этой проблемой. К тому же для того, чтобы приспособиться к местному говору, мне тоже было нужно некоторое время.

– А идея изобретения? Откуда она взялась?

На лице фон Тиля появилось шаловливо-заговорщическое выражение.

– Я работал с очень хорошими, очень умными людьми, – сказал он. – Мы все занимались одним делом, и это очень нас объединяло.

Его ответ так походил на лозунг, что я не смог сдержать улыбки. Мой собеседник улыбнулся в ответ, словно признавая шаблонность своих слов. Затем он потянулся вперед, взял у меня из руки карандаш, закрыл мой блокнот и сказал:

– У русских плохо пахнет изо рта, а их еда ни к черту не годится. Но зато наука у них на высоте. Именно благодаря науке они выиграли войну.

– Вы, вероятно, шутите, – попытался возразить я, – ведь у них огромная численность населения, мощная индустриальная база, и потом, они настолько идеологизированы…

– Все это чепуха! Я встречал в России людей, мужчин и женщин, которые делали такое… Советам было известно будущее – вот почему они победили в войне. И всегда будут побеждать. А то, что я сделал… Забудьте об этом.

– Будущее? Почему вы говорите, что русские знали будущее?

Мой собеседник рассмеялся и сказал, что уже слишком поздно и разговор пора заканчивать.

– Ну же, – прошептал я. – Окажите услугу журналисту, которому надо сделать так, чтобы его руководители были им довольны. Дайте мне имя, всего одно имя – человека, с которым вы познакомились в России и который вдохновил вас на открытие.

Подумав немного, фон Тиль улыбнулся.

– Ладно, – сказал он. – Только чур, я вам об этом ничего не говорил. Вам нужно найти одного человека, который изменит все… его зовут Виталий Карпенко. Если вы когда-нибудь поедете в Москву и встретитесь с ним, помните – он изменит мир.

Я сначала улыбнулся, а потом засмеялся и пожал плечами. Затем снова раскрыл блокнот и принялся задавать заранее подготовленные пустые, ничего не значащие вопросы. Когда я уходил, фон Тиль пожал мне руку, подмигнул и сказал, что я далеко пойду в своей работе и что Германии всегда будут нужны люди, которые умеют мыслить глобально и воспринимать великие идеи. Четыре дня спустя его нашли повесившимся на балке своего традиционного деревянного дома. В записке, лежавшей на столе, его рукой было написано, что он предал свою страну, продав ее секреты и собственную душу, и не может больше жить с таким грузом в душе. Следователь пришел к выводу, что погибший сам покончил с собой, а кровоподтеки на его ребрах и руках – не что иное, как результат ушибов, полученных уже после смерти, когда прибывшие на место происшествия полицейские вынимали его из петли.

Еще через два дня под именем Константина Прековского я поднялся на борт судна, отправляющегося в Ленинград с грузом угля. Один комплект документов лежал у меня в кармане, другой – в чемоданчике, имевшем двойное дно. Еще один паспорт, который мог пригодиться мне на случай бегства, был по моему указанию спрятан в Ленинграде – в сигнальной будке неподалеку от Финляндского вокзала. Я ехал на поиски Виталия Карпенко, человека, который мог изменить будущее.

Глава 34

Я сижу у окна в поезде, пересекающем европейскую равнину.

В кармане у меня фальшивый паспорт. В моем мозгу – путаница из двенадцати иностранных языков, и я не знаю, на каком из них заговорю, когда мне в следующий раз придется открыть рот. Я вижу свое отражение в окне вагона, и мне кажется, что это не я, а другой человек. Перед его внутренним взором одно за другим всплывают воспоминания.

Чего вы хотите, доктор Огаст?

Вам кажется, что все, что с вами происходит, – это всего лишь сон?

Когда я настроен оптимистично, я верю, что в каждой из моих жизней каждый мой шаг имеет определенные последствия. Что я не один и тот же, а всякий раз новый Гарри Огаст и, когда умираю, оставляю в мире свой след.