– Это хорошо, что ты добросовестно выполняешь свой долг, сынок, – сказал я, подавляя желание покровительственным жестом потрепать парня по плечу. – Но позволь тебе напомнить, что твой долг, помимо прочего, состоит в том, чтобы беспрекословно подчиняться представителям высшего командования. Поэтому будет лучше, если ты проводишь меня к своему командиру, чтобы я не стоял здесь на холоде, рискуя напрочь отморозить яйца в вашей глуши. Ну что скажешь?
Трудно сказать, что сработало в большей степени – оказанное мной на молодого охранника психологическое давление или неожиданно произнесенное грубое слово. Разумеется, часовой знал, что объявлена тревога и что экстренно разыскивается некий человек. Но как раз в этой ситуации появление на контрольно-пропускном пункте офицера госбезопасности, которому необходимо было срочно переговорить с командиром расквартированной в поселении части, казалось вполне вероятным и легко объяснимым. Видимо, мой собеседник рассудил, что человек, желающий встретиться с командиром, вряд ли мог оказаться иностранным агентом. Впрочем, возможно, он вообще не рассуждал.
– Пойдемте со мной, товарищ капитан! – сказал он, взял под козырек и, повернувшись кругом, повел меня внутрь периметра.
Глава 41
Однажды мне довелось жить в поселении, похожем на Петрок-112. Это было в Израиле. Проведя перед этим добрых сто двадцать лет в почти беспрерывных пьянках и оргиях, я вдруг решил стать праведником, в поте лица занимающимся сельскохозяйственным трудом. По иронии судьбы отправиться в Землю обетованную меня надоумила любительница сладкой жизни Акинлей – та самая, которая неодобрительно отзывалась по поводу моего намерения убить Ричарда Лисла. Она в то время – а это был 1971 год – жила в Гонконге. Мне тогда было пятьдесят два года, и я всерьез раздумывал над тем, не начать ли мне употреблять героин.
– Вы хоть понимаете, какой вы счастливец? – спросила она, лежа в шезлонге под звездным небом и наблюдая за тем, как ее служанка, бесшумно ступая, готовит шприцы для инъекций. – Вы можете делать со своим телом все что угодно. Вы можете умереть от счастья, а потом родиться снова!
– Надеюсь, они чистые? – спросил я, с подозрением глядя на шприцы, лежащие на серебряном подносике.
– Господи, Гарри, какая вам разница? Ну да, они чистые. Мне их доставил Хонг – парень, который работает на китайскую мафию.
– Как вы с ним познакомились?
– Обыкновенно. – Акинлей пожала плечами. – Парни из триад здесь контролируют все рестораны и прочие увеселительные заведения. Если у вас есть деньги и если вы достаточно общительны, вы волей-неволей знакомитесь с большим количеством людей.
Соскользнув с шезлонга, Акинлей засучила мне рукав и хихикнула, глядя, как на моей перетянутой резиновым жгутом руке вздуваются вены. Затем взяла с подносика один из шприцев, наполненный янтарного цвета жидкостью. Вероятно, в этот момент на моем лице появилось выражение беспокойства, потому что моя знакомая игриво шлепнула меня ладонью по предплечью.
– Только не говорите мне, Гарри, что вы никогда раньше этого не делали, – промурлыкала она.
– К тому времени, когда у меня появились деньги и много свободного времени, я привык думать, что употребление наркотиков – крайне вредная привычка, – твердо сказал я.
– Не следует всерьез относиться к тому, что говорят простые смертные, – заявила Акинлей. – Мы сделаны из другого теста.
Она сделала укол очень удачно – я почти ничего не почувствовал.
Ощущения, которые испытывают наркоманы, называют эйфорией. Со временем я пришел к выводу, что это совершенно пустое, ничего не выражающее слово. Впрочем, трудно, практически невозможно найти точное определение бесконечному, ни с чем не сравнимому счастью, чувству полной, ничем не стесненной свободы. Поэтому слово «эйфория» можно принять как рабочий термин, который лишь обозначает состояние наркотического опьянения, но не отражает никаких его особенностей.
Я почувствовал, как мои руки и ноги наливаются тяжестью, как у меня сохнет во рту, но никакого дискомфорта при этом не ощутил. Все это уже не имело для меня никакого значения. Я вдруг понял, что могу преобразить существующий мир, сделать его лучше. Я видел, как Акинлей сделала укол себе, а потом и служанке, которая вскоре после этого положила голову хозяйке на колени, словно ласковая кошка. Мне захотелось рассказать им, что мне пришла в голову замечательная идея, что моему уму открылась суть всего сущего, но я понял, что вряд ли смогу им что-то растолковать.