Пятничная я. Умереть, чтобы жить (СИ)

Альф улыбнулся, запрыгал, словно заводной чертик, и поволок свою внезапную мачеху за собой. Минут через сорок Янис-Эль уже собиралась лезть в ту самую бадью, где не так давно сама купала мальчика — воду в достаточном количестве уже нагрели. Альф порывался ответить «симметричными мерами» и уже энергично мылил мочалку, но, на счастье Янис-Эль, в купальню явился слуга, который поставил на высокий табурет рядом с купелью тарелку с прекрасными бутербродами из толстых кусков хлеба и не менее толстых ломтей копченого мяса, и пузатый кубок с каким-то пенным напитком. Сгрузив все это, он забрал Альфа с собой — мальчика звала Ханна, чтобы уложить в постель.

Янис-Эль вздохнула с некоторым облегчением и потянулась к кубку. Понюхав его содержимое, она с сожалением отставила напиток. Питье явно было алкогольным, а она уже имела возможность убедиться в том, что ее новое тело, в отличие от старого, тренированного в том числе и по этой части, на выпивку реагировало очень остро — срубалось буквально от одной рюмки. Перспектива выглядела весьма привлекательной, но не сегодня и не здесь. Так что Янис-Эль выплеснула питье в дыру в полу, предназначенную для стока, и налила в кубок чистой воды из кувшина для ополаскивания после мытья.

Забравшись в бадью, она смыла с себя кровь и грязь. И как-то сразу повеселела, словно вместе с ними с нее стекли и усталость с плохим настроением. А потом просто сидела, поедая бутерброды, и жмурилась от удовольствия. Появившаяся служанка притащила длинную до пола ночную рубашку с игривыми кружавчиками у ворота и такой же длинный халат.

После та же служанка проводила «пресветлую дору» в предназначенную для нее комнату. Она соседствовала с покоями Эйсона и даже сообщалась с ними дверью — ничто не могло стать препятствием на пути любви, твою мать! Но самым любопытным в этой самой двери было то, что если со стороны комнаты Янис-Эль никакого замка не наблюдалось, то с обратной стороны имелась щеколда. Правда, не задвинутая. В этом Янис-Эль убедилась, когда приоткрыла дверь, чтобы в щель посмотреть, как там дела у этого припадочного.

Разница в статусах, так сказать, в наглядном виде. Если муж в любой момент мог заявиться в комнату к жене и оприходовать ее, то жена, возжелай она любви и дружбы в тот момент, когда супруг того не хотел, должна была потерпе-е-еть. Интересно, кто в этой комнате жил до нее? Покойная супруга Эйсона Несланда? Янис-Эль скривилась и снова приникла к щели.

Пресветлый дор Несланд все еще неподвижно лежал в кровати, а над ним в прямом смысле этого слова колдовал какой-то крендель в мантии того же образца, что носил магистр Шуппе и накинутом на голову капюшоне. Рядом в кресле сидел дор Халльрод. Более в комнате никого не наблюдалось. Что-то во всем этом Янис-Эль остро не понравилось, но вмешаться в действо повода не нашлось, как, впрочем, и желания. И даже подслушивать было неинтересно, потому что над кроватью больного висела глухая могильная тишина. Передернувшись, Янис-Эль бесшумно прикрыла дверь и отправилась на боковую.

Однако сон не шел. Мысли, как блохи, скакали с одного на другое. То Янис-Эль вспоминала, как Несланд оговорился и обозвал Титуса Типусом, и невольно при этом улыбалась, то думала думы куда более тяжелые. Например, о том, что за странный народ населяет Несланд Эльц. Играются все в какие-то дурацкие статусные игры, суют нос в чужую спальню, норовят устроить показательную экзекуцию, а о главном Янис-Эль так никто и не спросил, не захотел узнать, как она ухитрилась прирезать двух кадехо, которые до этого момента считались неубиваемыми. Или Альф был неправ, и тварей можно убить не только драконьей сталью и магией?

Она уже почти заснула, когда в дверь ее комнаты — ту, что выводила в коридор, а не в спальню ее полудохлого супруга — поскреблись. Янис-Эль только запалила свечу и потянулась к брошенному рядом на стул халату, как створка, также лишенная задвижки изнутри, бесшумно открылась, и на пороге замер улыбающийся фьорнис Титус-Тит.

— Я пришел узнать, как ты устроилась, Янис-Эль.

— До самого последнего времени все было хорошо.

Титус улыбнулся еще шире и, прикрыв за собой дверь, проследовал к тому самому креслу, на котором лежал халат Янис-Эль. Сдвинув его в сторону, он уселся и вольготно закинул ногу на ногу, демонстрируя прекрасно пошитый сапог.

— Нам надо серьезно поговорить.

Янис-Эль, лишенная возможности одеться, подбила подушки повыше и устроилась поудобнее. А что? Вон, французские короли, как пишут, принимали посетителей даже сидя на горшке. Чем она хуже? В кровати — значит, в кровати.

— Слушаю вас, дядя.

— Называй меня по имени — Титус-Тит.

«Типус!» — мелькнуло в голове, и Янис-Эль потупилась, пытаясь скрыть улыбку. «Дорогой дядя» расценил ее движение иначе.

— Не стесняйся. Меня не надо стесняться. И потом, ты такая красивая, Янис-Эль. Я удивлен, насколько мало это оценили здесь, в Несланд Эльце.