Пятничная я. Умереть, чтобы жить (СИ)

— Уйди, — буркнула Янис-Эль и, откатившись в сторону, села. — Сначала яйца, понимаешь, полирует, а потом тем же языком мне физиономию.

— Грязные инсинуации, — муркнул кот. — Я до яиц не достаю. Видишь?

Жиробас — а это, вне всяких сомнений, был именно он — изогнулся и в очередной раз продемонстрировал Янис-Эль свою полную беспомощность в таком важном для любого уважающего себя кота деле, как половая гигиена. Янис-Эль неприязненно проследила за его копошением, а потом решила осмотреться вокруг. Да-а… Могла и не трудиться. Ничего здесь не изменилось. Та же вселенская пустота, рассеянный свет, льющийся непонятно откуда, и та же глухая ватная тишина.

— Я что — снова померла?

— Нет, — жиробас уселся, растопырив задние лапки по сторонам от распиравшего их брюха. — Ты в отключке. Ну и чтобы ты не скучала, пока твое тельце таскают туда сюда, как тюфяк, я решил позвать тебя на рюмочку молочка.

— Спасибо, — вежливо ответила Янис-Эль.

— А да не за что. У меня теперь этого самого молока — хоть попой пей.

— Повезло, — откликнулась Янис-Эль.

Жиробас помолчал, потом встал с кряхтеньем и подошел поближе.

— Эй, ты чего такая смурная-то? Подумаешь, очередные убивцы*. Привыкнуть уж должна была.

— Я и привыкла.

— Эй! — жиробас придвинулся еще ближе и начал с урчанием тереться Янис-Эль о согнутые в коленях ноги. — Не вешай нос.

— Угу, — вяло откликнулась та.

— Ну чего ты?

Кот настойчиво пихался лобастой башкой ей под руку, и Янис-Эль почти автоматически принялась чесать его за ушами, одновременно начав самокопание:

— Понимаешь, я с чего-то вдруг решила, что все теперь у меня под контролем. Все самое плохое позади. Расслабилась, а оно — вон как.

— Врешь, — муркнул жиробас, заурчал еще громче и завалился на бок, подставляя брюшко. Янис-Эль почесала и его. — Ты из-за Эйсона. Боишься, что это он тебя подставил с кольцом-то? Не глупи. Он бы так никогда не поступил.

— Я не хочу в это верить, но…

— Ну так и не верь. Письмо и все, что в нем написано — всамделишное, а кольцо Титус подменил. То, что от Эйсона, у него в кармашке лежит. Жадный он и трусливый, за это и поплатится. Почеши теперь повыше чуток. Ага. Нет, левее. А то, понимаешь, не достаю.

Янис-Эль почесала, жиробас затарахтел еще энергичнее, что впрочем, совершенно не мешало ему продолжать болтать.

— Хорошая ты девка, Александра, — жиробас потянулся, выпустив когти-сабли. — Только недолюбленная. Прям как я раньше. Шла бы ты ко мне, в кошки — горя бы не знала.

— Мне в кошки нельзя. Мне по авторитетному прогнозу только в мышах — горя не знать. А я в мыши не хочу. Или ты сожрешь, или наступит кто…

— Фи. Я мышей не ем. Это пошло.

— А где эти двое — черт с ангелом?

— Да кто их знает… Шляются где-то.

— Жаль… Может, хоть сказали бы, сколько вся эта канитель продолжаться со мной будет. Наверняка ведь знают — кто, по какой причине, с какой целью и все такое…

— Не скажут, — убежденно сказал жиробас и зевнул. — Им тогда за тобой наблюдать скучно станет.

— А так весело, да?

— Не знаю, — ответил жиробас и с трудом встал. — Одно могу сказать точно — мне скучно с тобой сейчас. Какая-то ты на себя непохожая, сестричка.

— Сволочь ты неблагодарная! Чесала его, чесала, а он… Не сестра я тебе, черная ты морда!

— Но-но! Попрошу без ксенофобии! И вообще, тебе пора. Там вроде движуха какая-то начинается. И без тебя, ты пойми, ну никак! Так что — извини.

Янис-Эль только собралась спросить, что именно жиробас имел в виду, как вдруг почувствовала, что его рядом уже нет, да и пустота вокруг исчезла. По крайней мере, снизу точно. Под грудью и животом она совершенно четко ощущала какую-то жесткую неласковую поверхность. Руки были заведены вперед и крепко зафиксированы так, что подтянуть их к себе было невозможно. Широко расставленные ноги тоже были к чему-то привязаны. Осторожно приоткрыв один глаз, Янис-Эль увидела перед носом плотно пригнанные и отполированные доски. Так. Похоже на обеденный стол, а ноги и руки привязаны как раз к его ножкам. Блин! В такой позе — самое то насиловать. Для того и приготовили?

В груди похолодело. Да сколько ж можно-то? Сколько еще она будет жить в перманентном состоянии груши для битья или цели для всех заинтересованных членов? Сколько этот долбаный мир еще будет испытывать ее на прочность?!

В дверь комнаты энергично постучали — два раза быстро и один раз после паузы. Рядом послышалось какое-то шевеление, и Янис-Эль, не желая раньше времени показать, что уже в сознании, замерла и снова зажмурилась. Кто-то неторопливо прошел мимо нее, обдав запахом кожи, железа и весьма специфического пота сарима. «Один из солдат», — решила Янис-Эль. Щелкнул замок, скрипнула дверь. Раздались негромкие голоса. Говорили по-эльфийски. Солдат, судя по интонациям, что-то доложил, а после был отправлен восвояси. Вместо него в комнату вошли двое. Оба были раздражены и явно продолжали начатый ранее спор. Янис-Эль прислушалась и по голосу сразу узнала одного из них — «дорогой дядюшка», чтоб ему пусто было. Голос второго тоже показался знакомым, но как Янис-Эль ни старалась, вспомнить, где она его слышала, так и не смогла.