Пятничная я. Умереть, чтобы жить (СИ)

— Это какой же? — старик смешливо прищурил один глаз. — Твои нежные прелести, эльфочка, меня уже лет шесть могут интересовать только с чисто эстетической точки зрения.

Старик захихикал, Янис-Эль глянула на него сердито и опять мотнула головой.

— Я могу найти вам что-то. Что-то, что вам очень дорого, но что вы потеряли и не знаете, как отыскать. Я могу. Правда. У меня… дар.

Старик сделался серьезен и даже печален и, вздохнув, отвернулся.

— То, что я потерял, девочка, давно забрала морская вода и боги. И все это не вернуть, как ни проси. Нет такого дара, который позволял бы возвращать с того света мертвых.

Янис-Эль, подойдя к портрету, осторожно коснулась лица нарисованной на нем девочки.

— Вы мне не поверите, и я вас пойму, мастер Ноймайер, но вот эта малышка жива.

Старик шарахнулся, прикрывая лицо рукой. Когда он заговорил, голос его был глух.

— Ты играешь в игры, эльфа, и не понимаешь того, что творишь…

Янис-Эль подбежала к оружейнику и, повинуясь порыву, крепко сжала его морщинистую ладонь.

— Она в этом городе. И я провожу вас к ней. Прямо сейчас. Запирайте лавку. Ну же!

Старик, захваченный врасплох энергией Янис-Эль и все еще пребывающий под воздействием шока от услышанного, собрался, и вскоре уже оба — и Янис-Эль, и он сам — тряслись по неровной мостовой, сидя в небольшом и очень неудобном возке, который Ноймайер обычно использовал для доставки товаров в лавку. Внутренний радар в очередной раз доказал свою эффективность, и вскоре старик придержал своего сарима у той самой двери, которую так отчетливо увидела эльфийка час назад.

— Если ты мне солгала, паразитка, — мертвым голосом сказал оружейник, — меч я тебе ни за что не продам. Ни за какие деньги. Лучше переплавлю его или в море кину, но не продам.

— Я не солгала, мастер, — Янис-Эль кивнула, проглотив и тут каким-то неприятным чудом выплывшее определение.

На душе было неспокойно. Все-таки странный дар, доставшийся ей в качестве бонуса и «по акции», был все еще чем-то настолько фантастичным, что полной уверенности в его безотказности у Янис-Эль возникнуть пока что просто не могло.

Спрыгнув с повозки, она привязала сарима, который тут же попытался ее укусить, помогла старику спуститься на тротуар, а после поднялась на пару ступеней к двери и взялась за волчью морду дверного молотка. Открыли ей не сразу. А когда дверь все-таки распахнулась, на пороге возник здоровенный детина ростом под два метра. Янис-Эль едва доставала ему до подмышки.

— Госпожа Марика сегодня не принимает — прогудел детина. — Приходите завтра.

— А она кто — эта госпожа Марика? — спросила Янис-Эль и удостоилась взгляда полного изумления, которое было густо замешано на презрении.

Верзила уже разинул рот, чтобы высказаться по поводу некоторых ушастых, которые… Но тут его нетерпеливо отодвинули в сторону, и в дверях появилась женщина лет двадцати пяти — рыжая и решительная. Глаза ее — настолько бледно-голубые, что казались прозрачными и почти бесцветными — обежали Янис-Эль, а после перекинулись на мастера Ноймайера, который смотрел на нее с тротуара перед домом снизу вверх, закинув седую голову и раскрыв такие же совершенно голубые, несмотря на глубокую старость, глаза…

Мир замер на миг, а потом началось нечто.

Янис-Эль закружил водоворот таких эмоций, что под конец ее уже стало мутить — как после целого дня, проведенного вниз головой на американских горках. Недоверие и жесткое отрицание, робкая надежда, восторг… Марика рыдала, старик Ноймайер дрожал, вздыхал и только сжимал пальцы на руках дочери, которая говорила и говорила…

— Я только несколько месяцев здесь, отец. Я часто переезжала, словно что-то тянуло меня в путь всякий раз. Меня тогда, после крушения, подобрали рыбаки — каким-то чудом я не утонула вместе со всеми. Наверно, кто-то в последний момент положил меня в деревянную бадью для стирки. И она осталась на плаву, когда корабль утонул… Семья, которая меня нашла, отнеслась ко мне по-доброму. Как к подарку морских богов, ведь своих детей у них не было. Так что я росла в тепле и ласке, отец. Но когда я вошла в подростковый возраст, во мне что-то стало меняться. Местная ведунья определила во мне дар к магии и сообщила об этом властям. Магов рождается мало, и каждый ценится на вес золота. Меня забрали из дома и отвезли в столицу, обучать магии. И вот как раз перед отъездом отец… — Марика печально улыбнулась. — Ну то есть тот добрый человек, что вырастил меня, рассказал, как я появилась у него в доме… И отдал вот это.

Марика подхватилась, торопливо сбегала на второй этаж своего небольшого домика и вскоре принесла шкатулку, в которой старый Ноймайер со слезами на глазах обнаружил ветхие детские вещички и медальон. Глянув на него, старик все-таки заплакал. Последние сомнения развеялись…