Пятнистый сфинкс

Но этому мирному существованию пришел конец — началось нашествие львов, которых привел сюда охотничий инстинкт. По дороге к Пиппе мы встретили пять львиц, а потом чуть не столкнулись с пятью слонами в Буйволиной чаще, так что я не удивилась, обнаружив исчезновение гепардов. Во время поисков мы разбудили дремлющего льва; его темногривая голова внезапно поднялась над травой не больше чем в двадцати ярдах от нас. Он посмотрел на нас долгим взглядом и удалился рысцой. В другой раз мы видели двух львиц на водопое у Ройоверу — а Пиппа особенно любила это место. Немного погодя мы заметили гепарда, который прыжками несся прямо в ту сторону, где были львицы. Может быть, это был спутник Пиппы; он был очень темный, и недалеко от его следов мы нашли следы Пиппы с детьми. Ночью львы прошли мимо нашего лагеря и ушли по дороге к Кенмеру. В противоположной стороне мы нашли гепардов — на девятый день. После мучительных поисков мы возвращались домой и вдруг увидели вдали кружащихся грифов. Пройдя немного в том направлении, мы нашли Пиппу, отчаянно защищавшую от грифов остатки водяного козла. Молодые с набитыми животами отдыхали, слизывая друг с друга кровь. Они очень хотели пить, сразу бросились к знакомой миске с водой и лакали не отрываясь. Я внимательно следила, чтобы они не проливали драгоценную воду, которую мы полдня таскали с собой, и была так поглощена этим, что не заметила, как из зарослей вышли три слона: я увидела их, только когда они подошли к нам вплотную. Мы бросили все и обратились в бегство.

На следующее утро, когда мы вернулись за миской для воды, все семейство бесследно исчезло; мы нашли только остатки цесарки, которую, должно быть, убила Пиппа. Следующую неделю она провела под акацией, которая росла в одиночестве на краю Буйволиной чащи. Мы назвали ее Угловой акацией. Это была типичная зонтичная акация — прямой ствол без единого сучка переходил в плоскую крону. Разумеется, для молодых было непреодолимым искушением взобраться вверх по двадцатифутовому стволу — в ловкости они теперь почти не уступали Пиппе. Вцепляться когтями в кору и дюйм за дюймом подтягиваться вверх по стволу было не так уж трудно, а вот спускаться — совсем другое дело. Чтобы спуститься, они сползали по стволу, потом прыгали и приземлялись на прямые ноги. Нужно знать строение лап гепарда, чтобы оценить эту эквилибристику; я всегда поражалась, как это их тонкие косточки выдерживают такое приземление и не ломаются.

Примерно в десяти минутах ходьбы было еще одно, более удобное убежище под большим тамариндом, в тени которого располагался термитник — идеальное место для отдыха и осмотра местности. Дерево росло там, где равнина Гамбо начинала полого спускаться к Ройоверу, текущей на расстоянии полумили. Логово было скрыто нижними ветвями, и гепардам был виден не только прибрежный кустарник, но и вся равнина в той стороне, где был наш лагерь — до него было не больше двадцати минут ходу. Несколько раз мы находили следы гепардов на узкой звериной тропе, ведущей от тамаринда к нашему лагерю, но ни разу Пиппа не позволила детям подойти ближе чем на четыреста ярдов. Им уже исполнилось пять с половиной месяцев, и мне было очень любопытно вычислить площадь, на которой они находились со дня рождения, — оказалось, что Пиппа обвела их вокруг лагеря по кругу диаметром примерно в пять миль.

После окончания дождей вернулись слоны и небольшими стадами то там, то тут переходили равнину. Они двигались совершенно бесшумно, и мы однажды едва спаслись, столкнувшись нос к носу со слоном, затаившимся в зарослях. Каждую ночь я теперь могла наблюдать, как они собираются у своего «любимого дерева» на другом берегу, — я поставила кровать так, что могла освещать их фонариком, не поднимая головы. Но, несмотря на это, мне приходилось бодрствовать и держать ухо востро. Как я завидовала полному равнодушию гепардов к слонам (и к прочим толстокожим)!

16 февраля мы нашли семейство под небольшим кустом возле Угловой акации. Я положила мясо на землю, и все бросились к нему — кроме Уайти. Когда она появилась, я похолодела от ужаса — она еле ковыляла, а левая передняя лапа волочилась, болтаясь у запястья. Подозрительно косясь на меня, она подобралась к Пиппе и все время пряталась за нее. Уайти всегда была очень приветлива, а теперь она яростно зашипела, стоило мне взглянуть на нее; когда же я попробовала подойти, она совсем взбесилась. Что мне оставалось делать? Она не могла наступать на лапу — очевидно, это перелом. Я решила оставить ее с Пиппой. Потом я вызвала по радио доктора Харторна, и он одобрил мое решение, но на всякий случай предложил прислать снотворное — вдруг Уайти станет хуже и мне придется взять ее в лагерь.