Пятница

Несомненно, Иосиф был способным юношей: в тюрьме он стал читать Гейне на немецком языке.

Так и жили Шварц с товарищами в Лукьяновской тюрьме. Друзья, книги - вот что поддерживало арестованных. Они говорили о прочитанном, иной раз спорили, отстаивали свои мнения. Они считали: на свете много интересного! Со знаниями легче продолжать борьбу за народное дело!

ОДИННАДЦАТЬ

Летом того же 1902 года Корсаков снова появился в тюрьме. У него был особенно угрюмый вид. В руках белел лист бумаги. О» остановился в камере, у самой двери. За ним выстроились начальник тюрьмы и надзиратели.

Корсаков начал вызывать по списку:

- Гурский!

- Басовский!

- Литвинов!

- Бауман!

- Шварц!

- Блюменфельд!

- Крохмаль!

- Сильвин!

- Гальперин!

- Бобровский!

- Мальцман!

Корсаков назвал одиннадцать человек. Он ни на кого не смотрел. Брови у него поднялись дугой, волосы на голове были взъерошены, усы грозно торчали. Он напоминал громадную злую собаку. Она встретилась с чужими людьми в узком переулке. Им уйти некуда. Она вот-вот на них набросится…

Корсаков раздельно произносил слова:

- Я должен предупредить… Устраивайтесь на зиму в тюрьме поудобнее… Вас никуда не отпустят… Будет суд.

Мальцман через головы всех крикнул:

- А что же вы до сих пор думали? Мы мало ждали?

- Мало? - угрожающе спросил Гурский.

Литвинов ходил по камере, в волнении отстёгивал и застёгивал пуговицы на воротнике рубашки. Он вдруг остановился перед Корсаковым и неожиданно передразнил его:

- «На зиму»!

Корсаков и глаз не поднял. Повернулся. За ним повернулся его «хвост» - начальник тюрьмы, надзиратели. Все ушли.

Несколько секунд в камере было тихо. Названные одиннадцать человек как вышли вперёд, так и держались вместе. Они были ошеломлены сообщением Корсакова и всё думали об одном и том же: «Что делать дальше?»

Никого не удивило, когда Гурский мрачно сказал, поглаживая свою большую бороду:

- Надо, товарищи, решать, что делать.

Но Литвинов укоризненно покачал головой, как бы желая сказать: «Нельзя же об этом говорить вслух, при всех!»

Бауман поддержал Гурского. Взгляд его чистых, ясных глаз останавливался попеременно на каждом в группе:

- Да, придётся… - И совсем тихо добавил: - Мы здесь не одни.

Но Гурский, казалось, ничего не замечал и ничего не слышал.

- Словом, надо действовать, и как можно скорей, - решительно добавил он, всё стоя в той же позе, заложив одну руку за пояс, а другой поглаживая свою бороду.

Для всех одиннадцати человек было ясно: надо бежать из тюрьмы. Тратить сейчас на это много слов не следовало. Все разошлись по своим местам.

РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО

Вскоре после этого разговора, во время прогулки, Шварцу показалось, что Бауман хочет ему что-то сказать. Шварц слегка повернулся к товарищу. Бауман прошептал, глядя мимо Шварца: - Сегодня во время прогулки держись правой стороны, в углу, за вторым часовым. Надо поговорить.

Шварц чуть наклонил голову.

Все одиннадцать человек спокойно гуляли у тюремной стены, с правой стороны.

- Прежде всего нужен ясный и очень точный план, - сказал всегда обстоятельный Гурский.

Для отвода глаз Гурский делал вид, что рассказывает что-то очень смешное. Он трясся всем телом, поглаживал широкую бороду и показывал свои бурые от вечного курения зубы.

Кто сказал бы, что эти люди решают такой важный для себя вопрос? Кто подумал бы, что они затеяли такое смелое дело?

О плане долго не спорили: из окон тюрьмы виднелась большая поляна, дальше домики тихого предместья - в этом направлении надо будет бежать.

И место в стене тюрьмы быстро выбрали. Правда, как раз там торчал часовой. Но место самое удобное. А с часовым, если нужно будет, можно справиться: связать его по рукам и ногам и засунуть тряпку в рот.

Когда товарищи с воли, как обычно, пришли в тюрьму на свидание, им дали знать: готовится побег одиннадцати человек. Нужна помощь: каждому паспорт, 100 рублей денег и убежище, чтоб укрыться на первое время. Ещё просили прислать небольшой якорь, который можно было бы укрепить на стене, и снотворный порошок.

- Хорошо, - ответили с воли, - будут и паспорта, и деньги, и якорь, и порошок. Не нужно ли ещё чего?

Оказалось, что нужна ещё длинная и крепкая верёвка.

В один из дней свиданий в тюрьму явилась молодая девушка в светлом платье, с большим букетом в руках. То были прелестные, хотя и скромные полевые цветы. Девушка держала букет близко у лица, вдыхала его аромат и бережно передала из рук в руки старосте камеры - заключённому Гурскому.

Гурский как староста пользовался некоторой свободой. Он бережно отнёс букет в камеру. Все обрадовались, всякий хотел прикоснуться к цветам, понюхать их, хоть немного подержать в руках.

Но Гурский и подойти не дал:

- Оставьте! Ещё испортите!

А когда все улеглись спать, из букета вытащили маленький, но прочно сделанный якорь. Наверное, умелые руки сработали его тайком на фабрике.