Пятницкий

Странное впечатление произвела на Иосифа тюрьма, в которую его доставили из полутемного вонючего подвала в помещении киевского жандармского управления.

Проходя неизбежные формальности в тюремной конторе, он едва слышал вопросы, задаваемые ему канцеляристом. Где-то совсем рядом десятки молодых здоровенных глоток пели революционные песни, что-то орали… На пол конторы плюхались комья грязи. Тюремщики опасливо поглядывали на распахнутые окна. Вид у стражи был скорее устрашенный, нежели устрашающий.

Едва окончив формальности, в сопровождении надзирателя по политической части Сайганова Иосиф вошел во двор тюрьмы, как многочисленная толпа молодежи оттерла его от надзирателя, окружила, стиснула горячим братским объятием и повлекла куда-то за собой. Посыпались вопросы: кто? Откуда? За что взят? На минуту совершенно ошалевшему от такой встречи Иосифу показалось, что он вовсе и не в тюремном дворе, а на главной площади в Вильно, среди своих друзей. Пожав десятки рук и кое-как ответив на град вопросов, Иосиф, в свою очередь, недоуменно спросил: «Да вы-то сами кто?» Оказалось, студенты.

2 и 3 мая 1902 года в Киеве прошли массовые студенческие и рабочие демонстрации. Студентов хватали десятками и отвозили в тюрьму. Но что с ними делать? Некоторые получили от губернатора от одного до трех месяцев административного ареста за «уличные беспорядки», другие еще ждали решения своей участи, а пока продолжали демонстрации во дворе тюрьмы и в коридорах третьего этажа уголовного корпуса, куда их набили словно сельдей в бочку. Вели они себя в Лукьяновне как запорожская вольница: галдели, валялись во дворе, загорая под жаркими лучами весеннего солнышка, занимались гимнастикой, играли в шумные игры. Весь прославленный тюремный режим полетел к чертовой бабушке. А когда новый начальник тюрьмы попытался навести в своей вотчине порядок и стал закручивать гайки — прежде всего по отношению к уголовным, — студенты и политические устроили шумную обструкцию.

Тогдашний киевский губернатор Трепов, по докладу начальника тюрьмы, только страдальчески возвел очи к небу и отменил строгости, как несвоевременные.

Иосифа поместили в 5-ю камеру уголовного корпуса вместе со студентами. Не было у него ни вещей, ни денег, ни знакомых, кто мог бы приносить ему передачи. От тюремной баланды подводило и без того впалый живот. Он голодал, но неизменно сохранял отличное настроение.

Случайно оказавшись на лекции о российском самодержавии, которую студент Книжник читал для немногочисленных рабочих, Иосиф с изумлением услышал, как лектор в качестве «главного аргумента» против самодержавия использовал арест его, Иосифа.

— Вот сидит юноша, да нет, мальчик, — с пафосом восклицал Книжник, тыкая пальцем в сторону Иосифа. — Он поехал искать заработка. Его вытащили из поезда, таскали, таскали по всей России и наконец привезли в Киев, за тридевять земель от дома. И здесь он никогда не был и нет у него никого!

«А ведь неплохая легенда, — думал Иосиф, приглядываясь к возбужденному, раскрасневшемуся оратору. — Жаль только, что у полиции иная точка зрения на мое дело».

Вообще, этот самый Книжник стал всячески покровительствовать Иосифу. «Мальчика надо устроить получше». «Хочешь, я напишу от твоего имени жалобу прокурору». «Садись с нами и бери ложку, ты же не получаешь передач».

Однажды, когда студенты заскучали и в какой уже раз потребовали прокурора, в 5-ю камеру прибыл Корсаков — товарищ прокурора киевской судебной палаты. Корсаков обладал феноменальной памятью, спрашивал только фамилию, после чего подробно говорил о деле каждого и о том, что кому предстоит получить. Дошел черед и до Иосифа. Он никаких вопросов не задавал — все было и так ясно. Но вот с видом Цицерона, произносящего свою знаменитую обвинительную речь против Катилины, с нар поднялся Книжник.

— Вот вы, представитель правосудия, кичащийся, по-видимому, своей беспристрастностью… Ответьте же нам, на основании каких законов вы осмеливаетесь держать здесь, в тюрьме, этого мальчика, который столь робок и беззащитен, что даже не решается подойти и поговорить с вами?!

— Ваша фамилия? — спросил Иосифа товарищ прокурора.

— Таршис, — поспешил ответить за него Книжник.

И тогда бесстрастное лицо Корсакова приняло изумленное выражение. Едва заметная улыбка тронула его губы.

— Этот мальчик, — сказал он негромко, обращаясь к тому же Книжнику, — будет сидеть несравненно дольше, нежели вы, господин студент. Он обвиняется в принадлежности к организации, именующей себя «Искра», о которой, льщу себя надеждой, вы даже не слышали. Этому мальчику инкриминируется организация транспорта людей и литературы по заданию «Искры», создание подпольных типографий, распространение им же составленных прокламаций и кое-что еще…

Камера только ахнула. И лишь Корсаков вышел, Книжник набросился на Иосифа.

— Неужели это правда?

— Ну что ты, — сказал Иосиф. — Я даже не понял, о чем это вам говорил господин прокурор.

— Я так и думал, что он наврал, — облегченно сказал Книжник.