Пятницкий

Когда же после разгрома Венгерской советской республики, после тяжких месяцев австрийского «гостеприимства» Кун добирается до Москвы и вновь встречается с Владимиром Ильичем, он просит направить его в Красную Армию — туда, где особенно трудно. И вот он — член Реввоенсовета Южного фронта, участник штурма Перекопа, личной храбростью вдохновляющий бойцов, а после освобождения Крыма — председатель Крымского ревкома.

Ленин обратил внимание Пятницкого на Куна. «Ему надо всячески помогать, всячески!» — настаивал Он во время обсуждения разработанных Пятницким мер по организационному укреплению аппарата ИККИ и обеспечению его кадрами.

Так что к Куну Осип подошел уже с ленинской меркой и был дружен с ним все четырнадцать лет совместной работы в Коминтерне.

Очень сожалел Пятницкий, что Елена Дмитриевна, теперь уже Лидия Вильгельм, уехала на подпольную работу в Германию в качестве представителя Коминтерна. Хотелось ему поработать в аппарате ИККИ вместе с Еленой Дмитриевной. Ведь у Стасовой, бывшей секретарем ЦК в период от VII до IX съезда партии, накопился немалый опыт организационной работы, ну, а понимали друг друга Абсолют и Пятница с полуслова. Именно ему пришлось осуществить всю связь с «Гертой», скоро ставшей членом Оргбюро ЦК Германской компартии.

В общем, за шестнадцать месяцев, прошедших между III и IV конгрессами, Пятницкий выполнил поручение Ленина и навел порядок в «большом хозяйстве» Коминтерна.

Несмотря на то, что настойчивые попытки Исполкома Коминтерна договориться о совместных действиях с руководством II и II½ Интернационалов, по существу, были сорваны Вандервельде и К⁰, выдвинувшими на конференции представителей Исполкомов трех Интернационалов (2–5 апреля 1922 года в Берлине) нелепейшие и откровенно наглые «предварительные условия»: отказ коммунистов от создания ячеек в профсоюзах, вывод Красной Армии из Грузии и реставрация там власти меньшевиков и т. п., — IV конгресс продолжал последовательную борьбу за создание единого пролетарского фронта. Предполагалось, что в конце своей работы IV конгресс обратится с открытым письмом к международному конгрессу мира, который собирался в Гааге, и опять же к лидерам II, II½ и Амстердамского Интернационалов… Но сейчас внимание всех делегатов было приковано к Владимиру Ильичу, оживленному, энергичному, казалось бы, поборовшему недуг и безмерную, годами накопившуюся усталость. Ленин поднялся на трибуну IV конгресса, чтобы сделать доклад «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции». И как всегда, он был предельно смел и ироничен в оценке допущенных ошибок, которые он называл огромным количеством глупостей.

Ленина слушали с напряженным вниманием. Иногда он шутил легко и непринужденно, и зал взрывался от понимающего, одобрительного смеха. И тогда лицо оратора освещалось мимолетной, чуть лукавой и удовлетворенной улыбкой.

Владимир Ильич еще раз подчеркнул, что резолюция об организационном построении коммунистических партий и о методах и содержании их работы, принятая на III конгрессе, — правильная и прекрасная по существу, была слишком русской, а следовательно, и не вполне понятной, а значит, и невыполнимой для зарубежных товарищей. Он говорил о необходимости учиться всей партии, всем трудящимся России — учиться в общем смысле, а иностранным товарищам в специальном, чтобы действительно постигнуть организацию, построение, метод и содержание революционной работы. И вот, чуть подавшись вперед и прочно с двух сторон ухватившись за края трибуны сильными прямыми пальцами, Ленин бросил в зал последнюю, совсем простую фразу: «Если это совершится, тогда, я убежден, перспективы мировой революции будут не только хорошими, но и превосходными»[15].

Какой-то огненный ураган поднял, нет, сорвал всех делегатов и гостей конгресса со своих мест. Они аплодировали и кричали: «Да здравствует наш товарищ Ленин!»

Волны ликующего шума все нарастали, и Ленин, досадливо махнув рукой, быстрыми шагами прошел с трибуны в президиум, Пятницкий совсем близко увидел осунувшееся и побледневшее его лицо и бисеринки пота на совсем мраморном лбу и переносице. И тревога за Ленина больно сдавила сердце.

Действительно, Владимир Ильич больше не бывал на заседаниях конгресса. Но это вовсе не означало, что он отошел от непосредственного руководства его работой. Именно по настоянию Ленина конгресс решил не принимать еще в окончательном виде программу Коминтерна, проект которой был написан Бухариным.

В связи с обсуждением доклада о деятельности Международной рабочей помощи Ленин обратился к секретарю Межрабпома Вилли Мюнценбергу с письмом, в котором высоко оценил итоги производственной помощи международного пролетариата Советской стране.