Услышав это, девочка неожиданно широко разулыбалась, глаза спрятались в широкой хитрой улыбке, по-взрослому качая головой, она ответила.
— Не ври-ите. У Платона Ивановича родственников нет. Так-то! Все это знают. Он у нас детдо-омовский…
Мухин с Цветковым укоризненно посмотрели на Порогова, тот смутился. Мухин исправился.
— Нет, мы только поговорить… А он дома, ты не знаешь? Нам надо.
Девочка перестала улыбаться, отпустила дверь, взмахнула рукой.
— Слышите, музыка же не играет, значит нету дома. Когда дома — музыка просто гремит… — Тоном кого-то из взрослых, произнесла она, и, подумав, своим голосом добавила. — А мне нравится музыка. Весёлая. Хорошая. И громко.
— Так мы зайдём? — Спросил Цветков, указывая на дверь за спиной. — Можно?
— Конечно заходите. Он ругаться не будет. — Взмахнула девочка своими тоненькими руками.
— А ключ? — напомнил Мухин.
— А там открыто. Он никогда не закрывает. — Ответила девочка, и, словно в подтверждение, перескочила порог и коридор, и легко толкнула дверь квартиры неведомого сыщикам Платона Ивановича. Дверь действительно открылась. — Вот, видите? Входите… — Разрешила она и опять тем же, взрослым тоном, предупредила. — Только не разувайтесь, он этого не любит.
42
Цветков вошёл первым. Пахнуло лекарствами, сыростью и спартанским жильём. В прихожей стояли подвёрнутые пыльные кирзовые сапоги… Порогов, быстро разобрав свой чемоданчик, хирургическим скальпелем отщипнул кусочек грязи, положил в пакетик, пакетик пометил карандашом, спрятал.
Порогов заглянул в маленькую баночку с остатками засохшего сапожного крема, понюхал, покрутил перед глазами сапожную щётку. Капитан Мухин в это время, сняв с вешалки плащ с капюшоном, и куртку прощупывал карманы, встряхивал одну вещь за другой, тоже зачем-то всё это понюхал, повертел перед глазами, вернул на место. Открыли дверцы встроенного шкафа с полкой. На полке — пыльно! — соломенная шляпа, зонтик, два армейских шерстяных одеяла, на крючках зимнее короткое пальто, старая телогрейка, под ним потёртый, мятый чемодан тёмно-коричневого цвета. Мухин осмотрел вещи, Порогов, всё в тех же резиновых хирургических перчатках, достал чемодан, открыл… ничего особенного в нём не оказалось: пара чистых простыней, два полотенца, мужские трусы, носки, и пачка писем стянутая резинкой. Порогов вещи пересмотрел, уложил на место, письма взял, чемодан аккуратно закрыл, задвинул в шкаф.
Комнату осматривал Цветков. Стоял в центре, руки за спиной… Напротив окна, в глубине комнаты — диван с подушкой и сложенным одеялом на нём. Диван двуспальный, старый, продавленный. За диваном, на стене, простенький выцветший ковёр, с изображением трёх богатырей. Рядом с диваном старенькая фанерная тумбочка с настольной старенькой лампой чёрного цвета. Сбоку, на стене, небольшая книжная полка с зачитанными журналами. Цветков просмотрел названия: «Вокруг света», «Нева», «Москва», «Техника молодёжи»…
Двадцать два журнала. Цветков осторожно каждый журнал пролистал, вернул на место. Задержался на «Справочник по лекарствам и лекарственным растениям». Просмотрел закладки. Они касались ревматизма, артрита, артроза, бессонницы, болей в позвоночнике…
В комнату вошёл Мухин. Так же встал в центре. Принюхался… пахло сыростью…
Принялся визуализировать дальше. Справа, на противоположной стороне комнаты, на проволочной струне, по углам окна, прозрачные тоненькие шторы. За шторами большое окно — без решётки. Умно, отметил Мухин, мало ли что, не опасно, первый этаж…
Здесь же, под окном, на четырёх разлапистых ножках, жёлтого цвета радиола «Ригонда» с поднятой крышкой над проигрывателем. Абсолютный раритет. На подоконнике высокая стопа пластинок. Ещё один раритет. Цветков перебрал несколько пакетов: Миансарова, Магомаев, Ободзинский… Знакомые имена. Хорошие…