Галина молча дошла до конца коридора, облокотилась задом о подоконник и скрестила руки под своей… немалой грудью. Разве что эта часть организма у нее хоть сколько-нибудь привлекательна.
…Факелы, кровавые подбои, молчаливый круг свидетелей…
Я что, сам себя уговариваю?
– Это я тебя звала, – хмуро спустила меня Галина с небес на землю.
– А-а… как же Надрез? – не преминул я протупить. – Он что, нас не ждет?
– Он сказал, чтобы без него не разъезжались. Дождались чтоб.
– А. Понятно. А ты чего хотела?
Известно чего! Того, чего я себя хотеть никак не заставлю.
Или нет?
Галина помолчала, меня рассматривая. Что-то не вижу я в ее взгляде эротических предвкушений по моему поводу. Так училка смотрит на негодяя-школьника перед тем, как пару тому влепить.
Чего ей еще от меня надо?
– Ты вечером встречаешься со Швецовой?
– С Тошкой? Ну… скорей всего. Мы еще не договаривались.
– Приходите к шести вечера к гостинице «Крым». На стоянку машин.
– Зачем?
– Ты дурак? Я же тебе говорила! Будем вас посвящать в нашу церковь.
– Так ведь она… ступени там всякие ваши не прошла еще!
– Там и пройдет, – отрезала Галина. – Нам сегодня для мессы двух человек и не хватает как раз. Тринадцать должно быть, а двое… заболели.
– Скушали чего-нибудь не то?
– Считай, что да.
Ох, и не нравятся мне ее намеки!
Только… груздем я уже назвался, хошь не хошь – надо лезть в кузов! За Тошку вот душа болит, не удумали бы чего эти чертенята.
– Ладно. Допустим, мы придем. Что дальше?
– Около входа увидите автомобиль, «жигули» зеленого цвета…
– Какой «жигули»? – перебил я ее.
Она глянула на меня, как на идиота.
– Я же сказала, «зеленый»! Ты что, глухой?
– Я имею в виду марку: «копейка», «тройка», «пятерка». Модель какая?
– Слушай, отстань! Она одна там будет… зеленая.
– Ну-ну. Хорошо, увидели мы зеленый «жигуль», что дальше?
– Сядете на заднее сиденье и ждите.
– Чего ждать? От моря погоды?
– Караваев! Ты знаешь, что бесить меня начинаешь?
– А что так? Уже даже и не возбуждаю?
– Как дала бы!
Она в сердцах по-бабьи замахнулась рукой, занеся пухлый свой кулачок над моей несчастной головушкой. Пухлый-то он пухлый, но размерами… дай боже! С мой, если не больше.
– Эй-эй! Только не вздумай прямо здесь… давать. Не наступило еще… «публичное грехопадение». Не зажжены еще факелы в зловещем подвале.
– Вот ты п-придурок!
Она оттолкнулась задом от подоконника и пошла на выход.
– А кто там за рулем будет? – крикнул я вдогонку. – Не сам Дьябло, часом?
Не оборачиваясь, Галина вытянула назад свою руку и продемонстрировала мне… нет, не средний палец. Не та эпоха. Кукиш! Она мне что, «дулю» показала? Я скептически покачал головой. А что ты хотел в разгар эры застойного социализма? «Факер» еще не в моде, батенька. А наша отечественная «фига» в данном сиюминутном контексте может обозначать только одно: «Шиш тебе, а не нашего дьявольского начальника».
Я же правильно ее понял?
Надеюсь.
Глава 30
Через две секунды
В любом возрасте нас преследуют запреты.
От счастливых дней завсегдатая ясельного манежа до грустной стадии оператора кресла-качалки. Только в первом случае мы имеем запрет всего лишь на свободу перемещения, а уже в конечном – запрет на само желание перемещаться куда бы то ни было вообще! Самозапрет, кто не понял. Так сказать, продукт личного внутреннего хенд-мейда.
Нет для человека неумолимей ограничителя, чем он сам!
Однако пока не включился этот умудренный сединами встроенный автомат-предохранитель, нас продолжают ограничивать во всем другие «механизмы», внешние, так сказать, шлагбаумы – ясли, садик, школа, институт. Армия, кому повезет. Жена с тещей, кому в жизни везет чуть меньше. Работа и карьера, друзья и враги, дети с внуками, наконец – все эти обстоятельства независимо от знака генерируют запреты: рамки, заборы, «красные линии». Это я еще не назвал и оставил в стороне Уголовный кодекс, а также неписаные, но оттого не менее кусачие нормы морали.
И живем мы в эдаком «кремле-детинце», окруженные со всех сторон грозной стеной запретов. Радуемся ли этому, страдаем от неволи – это уже другой вопрос, личное дело каждого. Одно нас всех объединяет – уж больно хочется иногда эту стену перемахнуть. Ухнуть по-молодецки, плюнуть-дунуть, да… одним прыжком. За «черту»! Как говорится, для того и писаны законы, чтобы их нарушать. И библейская максима о «запретном плоде» – из той же самой оперы.
А еще сложная цепь взаимоотношений человека с системой запретов вокруг него, с той самой кремлевской стеночкой, – прекрасная среда для культивирования разного рода манипуляций над личностью. Как раз для создания замаскированных мотивационных капканов! Недаром во все времена и эпохи разного рода бунтари смущали, искушали и вели за собой огромные толпы одураченного народа под вопли «за волю-вольную да за свободу-маму», которые по мере достижения оказывались не светлой мечтой на поверку, а злом – пострашнее родных и привычных запретов!
Вседозволенность ядовита – как переизбыток кислорода для измученных легких после кессонного голодания.
И все равно… заманчиво.
Всегда тянуло. Да и будет, наверное, тянуть и впредь.