Пятое царство

Я рассказал брату о загадочной смерти инокини Ольги, убитой в суздальском монастыре, и о монете, зажатой в ее руке, о нападении призраков, об оживших мертвецах и убийствах, о торговцах кровью и подозрениях Филарета, о схватке с озерным ящером и желтой лужице, в которую превратился гомункул, наконец о бумагах отца, в которых мог быть упомянут Георгий, называющий себя нашим братом…

– Бумаги отца не сохранились, – сказал Ангел. – Сам понимаешь, какие были времена…

– А остальное? Что ты думаешь об остальном?

Ангел долго молчал.

– Отец учил нас полагаться в равной степени на здравый смысл и силы правильной магии, – наконец проговорил он. – Он был мудрым человеком. Он ведь не ошибся, когда составлял гороскоп Юшки Отрепьева… Помнишь? Основанием Паруса является Юпитер, а направление вершины мачты Паруса – Уран в седьмом доме, при этом Уран находился в стационарной фазе… уникальный человек случая, умеющий продлевать счастливое время…

– Кажется, – сказал я, – там было еще что-то о черной луне и служении злу…

– Человек, находящийся под влиянием черной луны, служит злу, но, когда она уходит, он способен на добрые дела.

– Пока не вижу смысла во всем этом…

Но Ангел не дал мне договорить.

– То, что ты рассказал, предвещает большие беды, – сказал он. – Мы можем попытаться понять, кто является сердцем бунта. Не знаю, поможет ли тебе это знание, но лишним оно не будет. У заговора есть вдохновители и руководители, но мы можем найти того, кто дает им силу… согласен?

Я пожал плечами.

– Ну и славно, – сказал Ангел. – А теперь пойдем завтракать.

Незадолго до полудня брат позвал меня в павильон, стоявший в глубине сада. Когда-то отец предавался здесь уединению, занимаясь науками, и здесь же много лет назад он лечил от леворукости Юшку Отрепьева.

В павильоне было чисто, тепло и сухо, колбы и реторты сверкали, тигли были начищены, на полках аккуратно расставлены большие и маленькие сосуды с химикатами и заспиртованными уродами.

Весь дальний угол павильона занимали картины с изображениями птиц, птичьих крыльев. Рядом на шнурах с потолка свисали чучела птиц и их модели, выполненные из дерева и металла. Особенно угрожающе выглядела человеческая фигура, выточенная из дерева, с большими железными крыльями за спиной. Было в ней что-то хищное, страшное.

Поймав мой взгляд, брат с улыбкой пожал плечами, как бы желая сказать: «Чем только не займешься, чтобы убить время в деревенской глуши».

– Я часто работаю здесь, – сказал Ангел, жестом приглашая меня к небольшому столу, который стоял в углу. – А сейчас – к делу…

– Я думал, лучшее время для магии – ночь, – сказал я, усаживаясь за стол, на котором стояла медная чаша, наполненная какой-то белой жидкостью.

– Магия – порождение и инструмент вечности, что ей наше время!

Ангел задернул шторы на окнах, погасил светильники, оставив зажженной только маленькую свечку в дальнем углу лаборатории, и сел напротив.

– Теперь ты должен сосредоточиться, – сказал он. – Это очень важно, Маттео. Опусти руки в чашу, закрой глаза и попытайся избавиться от посторонних мыслей. Постарайся думать только о деле, которое привело тебя в Галич. Вспоминай – порядок неважен – о смерти Ксении Годуновой, о призраках, которые пытались убить тебя у ворот твоего дома… о серебряной монете, которая была зажата в руке монахини… о беседе с Филаретом… о схватке в притоне… о чем думал по пути в Галич… о диких плясках на вершине холма у озера… о чудовище…

Голос его становился все глуше, и вскоре я впал в полусонное состояние. Перед глазами плыли смутные образы, принимавшие форму то утиной лапы чудовища, то белоснежной ножки Луни, высунувшейся из-под одеяла и заставившей меня вспомнить о Юте… низкий сводчатый потолок подвала, маленькое тело мертвой инокини Ольги на плите льда, присыпанной песком, с паклей во рту и скрещенными на груди руками, одна из которых была сжата в кулак… монета с портретом Самозванца на аверсе и надписью на реверсе «Amore saucius»… пленен любовью… вспышка света, выхватившая из темноты лицо старика, направившего на меня пистолет… кровь, много крови… дети, дети, дети… брохо чудовища, волочащееся по песку… жуткая маска с прорезями для глаз и рта… влажная ночная птица… слизь… улыбка Юты… костры… всюду огонь…

Я открыл глаза.

Брат смотрел на меня в упор, шевеля губами.

Опустив взгляд, я вздрогнул: жидкость, в которую были погружены мои руки, стала темно-красной.

– Женщина, – прошептал Ангел. – Не знаю, кто она, и не вижу ее, но это женщина… невинное существо, порождающее смерть и разрушения… она всему начало и конец…

– Что это значит, Ангел? – спросил я, стараясь не смотреть на свои руки. – Кто эта женщина?

– Не знаю. – Он покачал головой. – Ясно одно: сердце бунта – сердце женское.

– И это все?

– Пока все.

На меня навалилась усталость, я еле шевелил языком.

– Но мне надо знать, кто она, Ангел, я должен…

– Сейчас ты должен отдохнуть, – сказал брат, помогая мне встать. – Ты потратил столько сил… может, прислать к тебе Козочку? Милая девочка и умелая bocchinara…[17]

Но мне было не до Козочки.