Пятый крестовый поход

Копейщики разбили лагерь рядом с дорогой. Они ждали весь прошлый день, когда за ними явится кто-нибудь с сообщением, что делать дальше и куда двигаться. Благо запас воды у них с собой был. Однако то, что они находились на территории, фактически враждебной, хоть и примыкавшей к Дамиетте, заставляло большинство роптать. Вечером на общем совете они приняли решение следующим утром возвращаться назад, ибо, если столько часов за ними никто не прискакал – значит, в них и не нуждаются. Ганс Рихтер убеждал их еще подождать, но слов его никто не слушал. Большинство из оставшихся при графе копейщиков были ветеранами, служившими еще с отцом Штернберга. Закаленные во многих боях и походах, они не признавали ничего, кроме силы, а ее в Гансе они не видели.

Копейщики, несмотря на раннее утро, уже давно не спали. Дождь, начавшийся так некстати, разбудил их. Воины ждали, когда он закончится и они смогут свернуть лагерь. В это время и примчались госпитальеры с известием о том, что совсем недалеко от места их остановки, в заброшенной крепости осаждены рыцари и в первую очередь граф фон Штернберг. Несмотря на продолжающийся дождь, отряд быстро собрался и выступил в поход. Вскоре дождь стал слабее, и небо начало немного светлеть.

Граф Генрих фон Штернберг уже больше часа висел распятый на кресте в воротах крепости Святого Георгия.

Когда он плюнул на знамя пророка, вокруг поднялся яростный вой сарацин. Они выхватили оружие и хотели разорвать графа на куски. И в первую очередь сотник Сулейман, проявивший ранее не замечавшийся за ним фанатизм. Однако Ахмет с трудом, но все-таки удержал своих воинов от расправы. Он не любил излишней жестокости. Зная, что пленник откажется предать свою веру, он думал его казнить, отрубив голову, как когда-то его отец казнил захваченных после поражения при Хаттине тамплиеров. Но не тут-то было. Оскорбление знамени, а значит, и самого пророка требовало особого подхода к расплате.

Как бы Ахмет в душе ни восхищался смелостью и силой христианского рыцаря и даже после его столь безрассудного поступка ни желал причинять ему мучения, он не мог пойти против мнения большинства. Воины просто не поняли бы командира и начали бы роптать. А большинство хотело именно мучительной смерти для дерзкого христианина. Особенно усердствовал Сулейман. С пеной у рта он орал, что пленника надо четвертовать, содрать с него живым кожу, и толпа воинов с радостью поддерживала молодого сотника. Ахмет понял, что, воспротивься он, командование легко может перейти к этому презренному Сулейману, который, что ни говори, после смерти Юсуфа Аль-Азиса имеет равные с ним права командовать отрядом. Тут кто-то крикнул, что христианина надо распять. Через мгновение весь отряд кричал о распятии, потрясая оружием и призывая Аллаха. Ахмет молча кивнул в знак согласия.

Створы ворот, крепившиеся на петлях к стенам крепости, обугленные, но еще довольно крепкие, сорвали и веревками связали вместе в виде Х-образного креста. До этого момента совершенно не понимавший, что кричат сарацины, граф задрожал от ужаса. Он всей душой взмолился Господу, чтобы Он помог ему вынести смертную муку. Его схватили и начали сдирать кольчугу и одежду. Делали это сарацины очень грубо, сломали ребро, и у графа вновь стала кровоточить рана. Когда на Штернберге осталось лишь одно нижнее белье, сарацины подняли его и положили на крест.

Граф истово молился, дрожа всем телом. Холодный пот выступил у него на лбу и катился по лицу. Гвоздей не было, зато почти у каждого сарацина был с собой нож. Выбрали ножи с прямым и узким лезвием. Принесли большую секиру Касселя, чтобы ее обухом забивать нож.

Штернберг дергался изо всех сил, но его руки и ноги крепко держали. В распрямленную с трудом, огрубевшую ладонь рыцаря поставили нож, и один из сарацин, пожелавший быть палачом, взмахнул секирой. Тяжелый обух ударил о нож, вгоняя его по самую рукоятку в плоть и дерево. Ладонные кости хрустнули. Острая, невыносимая боль, словно молния, обожгла всю руку графа. Он выгнулся на кресте всем телом и вновь упал на крест.

– Кристабель! – закричал он, даже не осознавая, о чем кричит.

От боли он прикусил кончик языка, и кровь потекла изо рта.

Новый удар, теперь в другую руку.

– Кристабель! – вновь закричал граф, тут же переходя на хрип, ибо кровь заливала горло.

– Что, собака, больно тебе? – усмехнулся, наклонившись над графом, Сулейман. – Давайте теперь ноги!

Ахмет отвернулся и приказал подвести ему лошадь. Некоторые из сарацин, тоже не горевшие желанием смотреть на мучения пленного, отошли от толпы.

Резким движением ступни графа поставили на крест и крепко прижали за лодыжки.

– Господи, помоги! – хрипел Штернберг, выплевывая сгустки крови. – Отец наш Небесный, пусть же прославится имя Твое…

Нож пронзил правую ступню.

– А-а-а-а-а-а-а! Да придет Царствие Твое… Да будет воля Твоя…

Сулейман сам взял последний нож из рук палача и прибил его к левой ступне.