Пятый крестовый поход

Генрих фон Штернберг печально улыбнулся и, закрыв глаза, откинулся на подушки. Когда Ганс спел про дыхание на щеках, Генрих вспомнил свою единственную возлюбленную. И спустя годы словно бы вновь почувствовал ее ароматное дыхание рядом с собой. Когда ему было семнадцать лет и он служил пажом у герцога баварского, там, при его дворе встретил совсем юное создание, просто ангела, как ему показалось. Ее звали Анна. Их бурный роман так же бурно и закончился. В свои неполные пятнадцать она была не по годам умна и расчетлива. Когда ее отец подыскал для дочки хорошую партию – какого-то старика-князя из Богемии или Польши – Генрих уже не помнил, – она вышла за него, лишь только молодой граф уехал по поручению герцога Баварского. Этот князь был знаменитый покоритель языческих племен, отпетый бабник и богач. Поначалу Генрих хотел было вызвать его на дуэль, но потом все улеглось само собой. Он понял: это была вовсе не любовь, а юношеское увлечение.

А Ганс все продолжал петь, и песня эта о вечной любви звучала очень странно и нелепо в военном лагере, где над кровью, пролитой ранеными, и над трупами летали мухи и уже подкрадывались голодные псы. Но голос певца, на короткие минуты забывшего все виденные им сегодня ужасы, был тверд и звонок. И звучал правдиво, без всякого оттенка фальши, словно под окном девушки.

Пусть в жизни земной я как будто чужой,
Но крест донесу до конца.
Как нимб вознесу я твой образ святой,
Когда разобьются сердца.

Любовью своею, как славой, горжусь,

Горит она вечным огнем.
И грешной душою тебе поклонюсь
Я в храме хрустальном твоем.

Ганс закончил петь и посмотрел на графа, словно готовясь ему что-то сказать. Штернберг открыл глаза, и их взгляды встретились.

– Спасибо, Ганс, – тихо промолвил граф. – Есть песни для войны и для мира, и все они хороши. Люблю песни. Ты еще что-нибудь хочешь спеть?

– Я? Да нет… – Новоиспеченный оруженосец смутился, видимо, передумав говорить то, что хотел. – Я просто… Можно мне пойти отдохнуть?

– О! Конечно, Ганс, иди, ложись спать, день выдался не из легких. Да будь рядом, а утром разбуди меня песней.

– Хорошо, господин граф. Доброй ночи.

Ганс вышел из палатки и со злости на самого себя ударил себя по голове. Ему было стыдно. Стыдно за то, что он пошел к сеньору не для того, чтобы спеть ему песню или развлечь разговором, а, поддавшись минутной слабости, просить графа отпустить его домой, якобы с письмами. Но песня о любви погрузила его в воспоминания о своей возлюбленной – пастушке Марте из замка Лотринген. Он познакомился с ней, как только граф фон Штернберг привел его в замок отца. Чувство, вспыхнувшее между ними, как казалось Гансу, было вечным, и он, отправляясь в поход, хотел прославиться, а вернувшись – жениться на Марте. И вот, впервые увидев ужасы войны, он струсил и захотел сбежать! А граф по доброте своей сделал его своим оруженосцем. Ганс мысленно пообещал себе: если возникнут подобные мысли, постоянно вспоминать Марту и родителей, взывая таким образом к своей совести.

– Ты чего себя по голове лупишь? – спросил подошедший к палатке Конрад фон Лотринген. – Ты сдурел, что ли?

Ганс, смутившись, не нашелся, что сказать, и, невнятно промямлив приветствие, поспешил скрыться.

Штернберг отмахивался от мух, донимавших его, когда в палатку вошел Лотринген. Он был старше Генриха на четыре года, но внешне они так сильно походили друг на друга, что казались почти близнецами. И только выражение лица, говорившее о многом, у братьев резко различалось. У Генриха – почти всегда непринужденное, веселое, восторженное, мечтательное, вдохновленное. А у Конрада – почти всегда холодное и надменное.

– Ты не ранен, Генрих? – спросил он с порога. – Я слышал, твой оруженосец погиб.

– Да, храбрец Морольд пытался вскарабкаться на стену, но его камнем, как червяка, расплющило. Нам бы осадных машин, а в этой голой местности ни деревца не растет. Без катапульт и требуше сарацин из их гнезда не достать.

– Так ты цел?

– Да, все в порядке, Конрад. А ты где был во время штурма? Мы же вместе вели наши отряды из лагеря, но, когда поднимались на гору, тебя рядом уже не было?!

– Я не повел своих людей на гибель.

– О чем ты, брат? Мы пришли на войну, а не на прогулку! То есть, пока другие крестоносцы карабкались в гору, а потом штурмовали сарацинские стены, ты преспокойно на все это смотрел?