Пятый постулат

Оглянувшись, Маша увидела, что он уже твердо стоит на ногах. Он всегда быстро приходил в себя даже с жуткого похмелья, припомнила она, наверно, и сейчас то же самое. Но вот ей-то лучше не становилось!

— Я Разбоя зову, — обиженно сказала она. — И Эйлиса куда-то запропастилась… Как бы с ней чего не случилось!

— С ней, пожалуй, случится! — скривился Весь, как от зубной боли, и выругался так, что Маша уставилась на него в немом ужасе.

— Ты что?.. — спросила она. Весь, бывало, ругался, но обычно просто грязными словами, а вот подобных проклятий Маша от него еще не слышала. Он не сквернословил даже, а именно что проклинал Эйлису и всех ее родичей до десятого колена, и в устах жреца бога Смерти это даже ясным утром звучало жутко! — В чем дело?

— А ты не поняла? — Весь зло улыбнулся. — Ты ведь тоже из котелочка глотнула, верно? Ну так сообрази! Опоила она нас и сбежала. Разбоя увела, но пес бы с ним, с конем… Она мой перстень фамильный уволокла!

Он скрипнул зубами, явно сожалея, что сейчас Эйлисы нет поблизости. Похоже, если бы он снова встретил эту девушку, — убил бы, не раздумывая. Видно, та безделушка была ему действительно дорога. С перстнем Весь никогда не расставался, Маша знала: даже спрятав остальные украшения, эту вещицу он оставил при себе. Носил, правда, не на руке, а в кожаном мешочке на шее, на прочной цепочке, и вот теперь его украла ушлая девица!

К счастью, остальное золото и украшения остались при них. Весь не упоминал об их существовании, так что Эйлиса унесла лишь тощий кошелек с остатками мелочи, а по-настоящему ценные вещи остались нетронуты. Должно быть, девица решила, что больше с нищих артистов взять нечего, и удовольствовалась перстнем да конем.

Весь был в ярости. По его словам, этот перстень его предку подарила дочь императора за какой-то подвиг (не исключено, что альковный), но с тех пор он передавался из поколения в поколение, на нем герб рода зи-Нас’Туэрже, а теперь перстень оказался у воровки!

Весь явно предпочел бы отдать все, что у него было (включая Машу), но вернуть перстень. Он прекрасно понимал, что сам во всем виноват, и от этого бесился еще сильнее. Ладно бы его Маша уговорила, мол, нужно верить людям и видеть в них лучшие стороны, так нет, сам повелся, как мальчишка, на хорошенькое личико, сам же и пострадал, не на кого вину свалить. Да и к Разбою Весь привязался. К тому же не стоило и думать догнать Эйлису на тихоходной Зорьке, да еще и на телеге!

«Так вот о чем говорила Книга! — озарило Машу. — Все вокруг — мое, значит, красть не зазорно!»

Все мы задним умом крепки, говорят крестьяне!

Глава 23 Запретная долина

То ли зарекшись отныне соваться в людные места во избежание неприятностей, то ли просто от вредности характера, но Весь приказал миновать сразу два поселения.

Заговаривать с ним Маша не собиралась: уже который день он был зол, как осенняя муха, а лучше сказать, гремучая змея, страдающая к тому же приступами бешенства. Даже помалкивая, можно было нарваться на его презлющую тираду! Маша пока терпела, памятуя о том, что мужчины вообще болезненно переживают, если их не оценивают по достоинству, а уж тем более, если оказывается, что девице нужен был вовсе не сам кавалер, а его кошелек. Однако она уже начала косо посматривать на Веся и подумывать о том, а не лучше ли будет потихоньку связать его, пока спит, заткнуть рот чем-нибудь и так везти дальше. Чтобы не выражался! От него Маша узнала столько ругательств, сколько не услышала за все время работы на постоялом дворе в Перепутинске. Причем далеко не все они были непечатными: Весь умел выражаться витиевато, литературно, но так, что выходили сплошные непристойности. Несомненно, Эйлисе икалось не переставая!

Начинало уже смеркаться, но Маша не собиралась ничего говорить. В поле ночевать, так в поле, не так уж холодно. Все лучше, чем спросить у Веся, куда это он направляется, и получить в ответ гневную отповедь на тему того, что не ее это дело, пусть сидит и не болтает, и вообще, могла бы сразу понять, что Эйлиса аферистка, а если поняла, так почему не сказала и не убедила, не предоставила доказательств?..

— Вон туда поворачивай, — угрюмо сказал Весь. Приступы особой язвительности сменялись у него периодами глубокой мрачности, в которые он хотя бы молчал.

Маша посмотрела налево: там маячил какой-то лесок. Конечно, под его прикрытием ночевать приятнее, чем в чистом поле, но что-то ее насторожило. Дорожка туда вела неширокая, не сказать чтобы сильно изъезженная, а еще…

— Весь, там знак какой-то на столбе висит, — тронула она мужчину за плечо. — Видишь?

К покосившемуся деревянному столбу на обочине была приколочена широкая доска, а что на ней написано, разобрать не вышло — дерево потемнело от времени и дождей, а надпись давно не подновляли.

— Висит и висит, не удавленник же, чтобы от него шарахаться! — окрысился тот, Маша молча пожала плечами и подстегнула Зорьку.