Пятый туз

– Здорово! Не знала… А мы же были с тобой на этом Фонтане. Там пляж огромный и парк. Мы еще очень долго на трамвае туда ехали.

– Долго. Там конечная, шестнадцатая станция Большого Фонтана. И возле трамвайного круга – площадка для оркестра. Красивая, ажурная, под навесом… В начале века там постоянно играли музыканты. К последнему трамваю всегда собирались толпы утомленных солнцем горожан… Так вот музыканты специально к этому моменту сочинили отходную мелодию… Вопрос! В котором часу уходил последний трамвай с Большого Фонтана?.. Думай, Галя, думай.

– Это известная мелодия? Я ее слышала?

– Многократно.

– Это одесская мелодия?

– Да, одесская… Правда, скорее – еврейская. И это, заметь, не синонимы, как многие считают. Итак, трамвай отходил в…

– …В семь сорок. – Галя так обрадовалась своей догадке, что даже подпрыгнула и несколько раз ударила в ладоши. Глаза ее радостно горели. – Я угадала? Верно? Верно?

– Конечно, верно… Умненькая ты моя. Правда, я считаю, что трамвай отбывал без двадцати восемь. – Игорь с хитринкой посмотрел на жену, которая сосредоточилась, переваривая его шутку. – А теперь, дорогая, к делу. Мне сейчас предстоит эту цыпочку раздеть, оголить, аккуратно снять ее хилую шкурку… А ты готовь орехи, зелень, чеснок, манку…

– А манку зачем?

– Без нее она худющая будет, а с ней – пухленькая… У нас в Одессе любят пухленьких.

Игорь озорно взглянул на жену, которая не отличалась стройностью форм. Он медленно, вытерев руки, встал, подошел вплотную и обнял жену.

– У нас в Одессе любят женщин в хорошем теле. Зачем нам оглобли? Или у нас нет денег, чтоб хорошо кормить жену?.. Дородная жена – это великое счастье: «Возьмешь в руки – маешь вещь!»

К приходу гостей стол ломился – Савенковы умели и любили удивлять хлебосольством.

Игорь еще раз провел с Галиной краткий инструктаж по общению с женой Павленко, Екатериной… Главное, не дать новых поводов для ее ревности, успокоить, показать, что ее Сергей и его друзья – любящие мужья, даже и не помышляющие глядеть на других.

– Ты ей скажи, – продолжал учить Игорь, – что она красавица, что от таких, как она, не бегают… Она же и, правда – красавица. Хотя с тобой, конечно, никто не сравнится… Да и худая она, мелковатая. Не в моем вкусе…

– Знаю я твой вкус!

– И о работе «Совы» с ней ни слова… Я тебе рассказал кое-что лишнее. А Павленко именно этого и боится. Вы, говорит, трепанули своим, а они не удержатся, передадут. У них, говорит, свои корпоративные интересы. Они мечтают, как бы всех мужиков к ногтю… Ты уж не подведи. А то можешь семью развалить! Договорились?

– Я постараюсь… Да не пугайся ты. Я буду все правильно делать, но меня глаза могут выдать. Не люблю я в мужиках таких вывертов.

– И я не люблю. И Павленко не любит. Но круговерть жизни его затянула… Он исправится! Он обещал… Ты пока, старайся на него не смотреть. Ты на меня чаще смотри. Ты как на меня будешь смотреть, каким взглядом?

– Влюбленным…

Гости пришли одновременно. После неизбежно суетливых приветствий, поиска ваз для шикарных букетов, восторженных возгласов по поводу аппетитного стола Павленко взял на себя инициативу:

– У меня, ребята, был план действий, но все на ходу меняется… Есть у нас тема для делового, мужского разговора минут на двадцать. И думали мы провести эту планерку до того! Ну, пока мы ни в одном глазу. Но от такого стола сразу уходить – это грех. А мы праведники. Предлагаю: проводим первое действие за столом, затем в антракте разбегаемся на две компании по половому признаку… Потом опять собираемся и играем дальше без перерывов… Игорь, у нас пьеса в пяти действиях?

– В пяти!.. С прологом и эпилогом.

– Пролог завершили. Приступаем к первому акту. – Павленко плюхнулся на диван и начал отворачивать голову ледяной «Столичной».

– Присаживайтесь, господа.

После первых тостов, после горделивых пояснений Савенкова, какие закуски из чего и как сделаны, после его веселого рассказа о том, как ему пришлось раздеть птичку и наполнить ее новым содержанием, начались школьные воспоминания.

Начал Дибич:

– Я, Игорь, кассетку тебе принес. Ты давно хотел ее получить.

– Неужели «Гаврилиада»?

– Она самая.

– Я ее лет тридцать не слышал.

– Около того… Мы ее в десятом классе записывали. Тогда еще на пленку, на «Комете».

– Здорово, почти все песни помню, а кто пел, как звучит – забыл.

– А ты по записи и не разберешь. Шестнадцатилетние пацаны сочиняли… Там Лев Фурман здорово на скрипке пиликал. Милые дамы, поясняю, кто не знает, это сборник песен, про нашу химичку Миру Львовну Гаврилову… Это наша «Гаврилиада».

– А вы знаете, что Мира по-древнееврейски – украшение. Так наша Гаврилова таким украшением в школе была…

– Точно, худая, стройная, с пучком и каменным лицом. Глазищи так и пронизывали. Я, если завтра химия, только ее и учил.

– Все так. И все равно двойки получали. Она пару ставит и родителей вызывает: «Два, и вашу мать».

– А если кто-то лопочет, что мать очень занята, следовал вопрос гнусным, звенящим голосом: «Ее что, вызвали в ЦК? Во всех остальных случаях она должна прибыть ко мне».