– Подождем возвращения Леона, – сказала она наконец. – Он мне обещал поискать в Италии.
– Леон сказал это из вежливости, – буркнул Альберт.
Все знали, что он прав. Для Леона Виктор умер.
– Мори́с, – сказал Альберт, – погодите ехать, пока положение не прояснится. Ведь в вашей стране неразбериха.
– Знаю. Но мне надо домой.
Ясмина упрямо ждала, когда аргументы родителей один за другим отпадут. Она делала ставку на Мими – ведь нет больше никого, кто мог бы вернуть ей сына. Сама она не могла оставить мужа.
– Послушай, Ясмина, – сказал Альберт, – ты должна быть сильной. Нам надо быть готовыми ко всему. Шансы тают с каждым днем…
– Я знаю, что он жив!
Альберт в отчаянии повернулся к жене:
– Не может же незамужняя женщина ехать с мужчиной. Что скажут люди?
Мими встала и принялась убирать тарелки.
– Все, что они могли сказать, они уже сказали.
Альберт целый день отказывался дать разрешение. Но в конце концов признал, что с женщинами ничего поделать не может. Мими хотела вернуть сына. А Ясмина, сейчас ли, позже, но отправится на поиски. Разве в силах он ее удержать, с его-то телом, послушным лишь наполовину?
В Шаббат после молитвы он отвел рабби Якоба в сторону, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Никто не знал, о чем они беседовали. Но, вернувшись домой, Альберт позвал к себе Ясмину и Мими. И объявил, что дает согласие – при одном условии: он отправится с ними. Чтобы сохранить приличия. И если они найдут Виктора, он подаст ему руку. Ведь если отец его не простит, то Виктор обречен на вечное изгнание. А этого Альберт и сам себе не простит.
Ясмина обняла его со слезами. Папа́ обрел прежнее свое величие.
– Спасибо, папа́.
– Да ладно, чего там,
Клерк без возражений поставил выездной штамп в паспорт Морица. Глухой стук – и никакого
Альберт надел свой лучший, парадный, костюм, итальянскую шляпу и туфли «Будапештер», которые Мими начистила до блеска. От трости он отказался. Но вне дома особенно бросалось в глаза, как он подволакивает правую ногу, хотя и старается не показывать слабости. На Ясмине было длинное неприметное серое платье. Волнуясь, она сжимала в руке новенький паспорт, словно магический ключ, открывающий двери в мир. На шее у нее висела серебряная хамса Виктора со звездой Давида. Они вздохнули с облегчением, когда Морица пропустили через контрольный пункт.
– Мори́с!
Мориц обернулся. В толпе отъезжающих и носильщиков стоял коротышка в большом, не по размеру, костюме, с сигаретой во рту.
–
Человек с радиоприемниками. Месье Леви.
– Спасибо, – сказал Мориц, пряча в карман паспорт.
Ясмина отвернулась, чтобы месье Леви ее не заметил.
На корабле она не подошла к поручням. Альберт махал левой рукой Мими, стоявшей на причале. Ясмина сидела на скамье и смотрела на облака, она была уже далеко. Мориц подхватил Жоэль на руки и встал рядом с Альбертом, чтобы девочка могла помахать бабушке.
– Вы рады, что снова увидите свою невесту, Мори́с?
– Я даже не знаю, жива ли она. И не ждут ли меня допросы. Или американская тюрьма.
– На вас нет никакой вины.
– Моя фамилия есть на всех фотографиях, во всех титрах, во всех платежных ведомостях министерства. Я был частью машины. А историю пишут победители.
Корабль содрогнулся. Гудок взвыл так внезапно, что смолкли все разговоры. Матросы выбирали швартовы, а дома за портом медленно, почти незаметно начали удаляться. Мориц ощутил, как палубу под ногами мягко качнуло.
Почти три года назад он прибыл в Тунис как Мориц Райнке, зондерфюрер пропагандистской роты в Африканском корпусе. Теперь он возвращался как Никто.
Глава 47
Переход через море был скоротечен, но для Ясмины он тянулся вечность. Страдая от морской болезни, она провела все путешествие в трюме, скорчившись на деревянной скамье, точно кошка, забившаяся, чтобы умереть, в темный угол. Альберт сидел рядом, кормил ее таблетками, которые не помогали. Вокруг дребезжала жесть, скрежетала сталь, жуткая дрожь пробирала пароход до самых внутренностей, качка не утихала ни на минуту. Старое военное судно воняло ржавчиной, машинным маслом и забитыми гальюнами, эта душегубка годилась только на металлолом.