Piccola Сицилия

– Она ищет в Викторе то, чего в нем нет, понимаете? Он принесет ей только несчастье. Морфинист лучше умрет от сверхдозы яда, но не откажется от пагубной привычки. Боль, которую Ясмина хочет заглушить, куда более старая, более глубокая боль. Виктор не может ее исцелить. Наоборот, он снова и снова будет бередить ее рану. Виктор – это яд, от которого она умрет. Вы понимаете?

– Диагноз убедительный. Но какое средство вы бы прописали?

– Дом и семью. Сейчас в ней бушует дикий огонь, не унимается, рвется наружу, ищет путь. Даже если сама она сгорит при этом. Признаюсь, Мори́с, я совсем не знаю свою дочь. Мы можем вскрыть тело человека, но каким он был, всегда остается тайной. Даже для него самого.

Альберт сел на свою кровать.

– Вы читали Халиля Джебрана?

– Нет, кто это?

– Ливанский поэт. Он написал: Ваши дети – не ваши дети. Они сыновья и дочери тоски жизни по себе самой. Вы можете дать приют их телам, но не их душам. Ибо их души живут в завтрашнем доме, куда вам нет доступа, даже во сне.

– Красиво, – сказал Мориц.

– Нет, грустно. Но правдиво. Я не смог защитить Ясмину от опыта, через который ей пришлось пройти. И пока я жив, я буду жить лишь для того, чтобы поддержать ее, уберечь ее от падения.

Левой рукой Альберт принялся расстегивать рубашку. Мориц помог ему раздеться.

– Спасибо, Мори́с. Не могли бы вы оставить окно открытым. Я так люблю шум моря.

Они легли, Мориц выключил лампу на ночном столике.

– А если мы его все же найдем, Альберт, если он жив – что вы ему скажете?

– Я попрошу его вернуться.

– Вы дадите согласие на их женитьбу?

– Никогда.

– Тогда она убежит с ним. И вы потеряете обоих детей.

– Я знаю. Если быть честным, Мори́с, я боюсь того дня, когда мы его найдем. И вместе с тем не хочу ничего сильнее. Я не хочу умереть, не простив его. Даже если тому, что он сделал, прощения нет. Но разве можно жить, не простив?

* * *

Наутро Ясмина с улыбкой вбежала в комнату мужчин. Она увидела Виктора во сне, и мир снова обрел свою целостность.

– Он жил со мной, в приморском городе. Он, я и Жоэль, в нашей квартире! Она уже выросла, почти взрослая. Che bello, Papà!

Она осторожно обняла отца. Альберт не посмел ей возразить.

– Где был этот город?

– Не знаю. Море такое же, как наше, но город незнакомый.

– На каком языке разговаривали люди?

– Не знаю. На красивом.

Глава 48

В больничных записях они не нашли его имени. Сотни британских солдат прошли через больницу Сиракузы: огнестрельные ранения в живот, переломы конечностей, перелом основания черепа – все солдаты поступили в июле 1943-го, некоторых вскоре выписали, но многие умерли. Это были безумные дни, говорили врачи, сначала привозили i nostri, потом иностранцев. Были там и tedeschi[115] – они еще дышали, когда мы клали их рядом с inglesi[116]. Но Виктор Сарфати? Покажите-ка еще раз фото, no, Signore, mi dispiace[117], такого не припомню. Я сам потерял на этой войне сына, я понимаю вашу боль, мне очень жаль, что ничем не могу вам помочь; пожалуйста, извините, меня ждут пациенты.

Когда Альберт потерял последнюю надежду, Ясмина встретила медсестру. Ее звали Мария, у нее были короткие волосы, светлая кожа и румяные щеки, и Ясмина сама не знала, почему заговорила именно с ней. Может, потому, что женщина была во вкусе Виктора: постарше его, красивая, чуть кокетливая, но не вульгарная, этакая непослушная дочь из порядочной семьи. Ясмине даже не понадобилось называть его имя, достаточно было показать фото. Мария так и впилась глазами в снимок.

– Виктор. Конечно же, я его помню.

Он лежал в другом отделении. У него не было никакого ранения. Острый приступ малярии. Они чуть не опоздали, температура была за сорок. Три дня боролись за его жизнь, но потом он пришел в сознание.

У него был еще один ангел-хранитель, догадалась Ясмина. И семь жизней, как у кошки.

– Я знала, Мария! Я даже видела вас во сне.

И Ясмина кинулась за Альбертом и Морицем.

– Это мой отец, доктор Сарфати. Мой муж, Мори́с… наша дочь…

Мария сделала книксен перед Альбертом, узнав, что он врач. Ясмина представила девушку:

– А это Мария, amica Виктора.

– Нет, синьора, ну что вы! Я не была его… подругой. Вы меня неправильно поняли.

Ясмина ей не поверила.

– Простите меня, синьора Мария, – сказал Альберт. – Это нас не касается. Мы всего лишь хотели…

– Давайте выйдем. Поговорим на улице.

Она вывела их по лестнице во двор. Они сели на сломанную скамью под каштаном. Трещали цикады в сухом полуденном зное, ставни больничных окон были закрыты. Жоэль принялась играть с кошками. Мария говорила тихо.

– У Виктора не было подруги. Он был не такой, как все. То, что другим солдатам доставляло радость, у него вызывало скуку.

Она говорила искренне. Ясмина слушала с удивлением.

– Но у него был друг.

– Друг? Какой друг?