Когда в чемодан уже уложена вся одежда, я замечаю на столе бумаги – документы на развод. Даже не заглядывая в них, расписываюсь и кидаю в чемодан.
Я спускаюсь с чемоданом в холл, там пусто. Прохожу через зал для завтраков, где горничная моет пол. Черные кудри, темная кожа. Так могла выглядеть Ясмина.
– Синьора уехала на такси.
Я замираю.
– Вы уверены? Синьора Сарфати?
– Да.
– И не оставила никакого сообщения?
– Нет. Вы хотите рассчитаться? Хозяйки сейчас нет, но вы можете заплатить мне.
Я иду за ней к стойке.
– Вы ведь подруги с синьорой Сарфати?
– Да.
– Не могли бы вы захватить для нее кое-что?
– Что?
Она указывает на завернутый в бумагу букет в уродливой вазе:
– Только что принесли для нее.
Я осторожно вынимаю цветы из вазы, разворачиваю бумагу. Это розы, белые, красные и фиолетовые. Жасмин, гранатовый цвет и бугенвиллея.
– Кто принес букет?
– Посыльный.
– Он что-нибудь сказал? Оставил записку?
Горничная скучающе мотает головой: нет.
– Платить будете наличными или картой?
Я еду на такси к порту по пустой дороге. Сквозь серые облака над морем внезапно прорывается солнечный луч, почти неправдоподобно яркий. Последний поцелуй, перед тем как я улечу домой, – Патрис ждет меня на катере. Такси проезжает мимо портового бара, в котором я встретила Жоэль. У входа стоят рыбаки, два яхтсмена, молодая семья из Марсалы. Маленькая девочка, держащая за руку отца, лижет мороженое. Она машет мне. Я машу в ответ. Меня вдруг захлестывает любовь к миру. Я больше не одна, я часть всего. Я снова здесь.
Жоэль еще на связи, когда я ей звоню.
– Дорогая! – говорит она, будто ничего не случилось.
– Почему ты уехала?
– Я же сказала: ненавижу прощания.
Пока такси сворачивает в порт, я рассказываю ей про букет. Она долго молчит. Мне даже слышится легкий всхлип. Но то лишь долгая улыбка на другом конце.
– Теперь ты мне веришь?
– Только если ты расскажешь мне конец истории.
Жоэль смеется.
– Как видишь, эта история еще не закончилась.
– Так куда вы тогда поехали из Рима?
– Мы переправились через море.
Глава 56
В море
Мы или найдем дорогу. Или проложим ее сами.
Грузовик остановился под деревьями. Остаток пути к берегу пришлось преодолеть пешком. Ясмина молча проплакала всю поездку. Хотя она не раскаивалась в своем решении, прощание с Альбертом не стало от этого легче. Он проводил их до грузовика, который отправлялся в полночь, и не от главного входа, а с проселочной дороги, отходящей от Чинечитта. Человек тридцать-сорок в зимней одежде, с рюкзаками, чемоданами и тюками, водруженными на голову, тихие и решительные, направлялись на родину, которую никогда не видели. Американцы знали, но закрывали на это глаза. Мориц нес сонную Жоэль на плечах. Она была не единственным ребенком в группе, имелся даже новорожденный. У грузовика их ждали двое крепких мужчин из Пальмаха со списком фамилий, они указывали людям их места в кузове. Все происходило быстро. Мориц протянул Ясмине в кузов малышку. Альберт, который так и не успел проститься с дочерью, забрался в кузов, чтобы еще раз обнять ее, но мужчина из Пальмаха тут же велел ему слезать.
– Я буду по тебе скучать, – сказала Ясмина, – каждый день, каждую секунду. – Он крепко держал ее за руку, не в силах произнести ни слова. – Мне сегодня приснился Виктор, – перешла она на шепот, – он сказал: любой дом когда-то становится мал. Сказал: иди своим путем.
– Синьор! У нас нет времени!
– Он прав, – сказал Альберт. – И я всегда буду любить тебя, никогда не забывай об этом.
Он поцеловал Ясмину в лоб, Мориц помог ему спуститься. Альберт растерянно озирался – старик, один в этом мире, обогнавшем его. Он схватил Морица за локоть и потянул в сторону. Шофер уже завел мотор.
– Помнишь, что я сказал тебе на Сицилии? Теперь
Мориц кивнул. Это было обещание. Он последним влез в кузов, мужчина из Пальмаха опустил брезент, и они уехали во тьму. Сквозь брезент внутрь проникал сырой ноябрьский воздух. Ясмина нащупала руку Морица.
– Ты уверен, что тоже этого хочешь? – спросила она.
Да, он уверен. Это решение принимал уже не Мориц, а Мори́с. В Европе для него больше не было родины. В глубине души он пришел к такому месту, вернее сказать, к не-месту, к внутреннему состоянию, объединившему его со всеми людьми, что набились сейчас в кузов этого старого грузовика. Он был деревом без корней.