Пиджин-инглиш

А ты знаешь, что собаки чихают? Чесслово. Сам видел. Эшафотка расчихалась однажды. Раз сто чихнула, прямо как пулемет, никак не могла остановиться. Все в шоке были. Да и сама Эшафотка удивилась. Ну что это такое, чихает и чихает, и конца-края не видно.

Терри Шушера:

— У нее аллергия на пиво.

Этот Терри Шушера хотел напоить ее пивом из банки, но Эшафотка пить не захотела, все отворачивалась, и вид у нее был печальный-печальный. Тут-то на нее чих и напал. Даже пузыри из носа пошли.

Терри прозвали Шушерой, потому что он вечно шушерит, то есть тянет все, что плохо лежит. Вечно он при легкой добыче — дивидишник там, или мобильник, или еще какая ерунда, — и всем предлагает купить, даже малышне, у которых в кармане точно ни шиша.

Терри Шушера:

— Бери, да? Чистая медь, крутая вещь.

Дин:

— На что нам медные трубки?

Терри Шушера:

— А я знаю? Толкнешь кому-нибудь.

Дин:

— Сам и толкай.

Терри Шушера:

— Вот я и толкаю.

Дин:

— Найди настоящего покупателя, кому это взаправду нужно.

Терри Шушера:

— Все о'кей, сынуля, не монстри. Я только спросил.

Никто и не монстрил. Разве что сам Терри Шушера. Пристанет, не отвяжешься. Завтракает пивом, вот почему он такой.

Мне нравится, когда мама поливает унитаз чистящим средством, оно так прикольно пенится. Будто на облако пописал. Я нарочно терплю подольше, чтоб побольше пузырьков вышло. Пока я не схожу в туалет, никому нельзя смывать химию. Я воображаю, будто я сам Господь Бог и передо мной любимое облако. Я видел облака сверху, когда мы летели в самолете. Мы поднялись выше них. И знаешь, что там? Небо, одно бесконечное небо, и ничего больше. Чесслово. А рай где-то дальше.

Мама:

— Ты не увидишь рай, пока не пришел твой срок. Бог прячет его за небом до поры.

Я:

— Но он все равно где-то здесь, да?

Мама:

— Ну конечно!

А классно было бы увидеть рай, посмотреть, что поделывает дедушка Соломон.

Я:

— Спорим, он играет в камень и ножницы с самим Иисусом.

Лидия:

— Ага. И мухлюет.

Я:

— Еще чего! На что ему мухлевать?

Лидия:

— Мозг включи!

Дедушка Соломон уверял, что ножницы всегда возьмут верх над камнем, только надо запастись терпением, кромсать и кромсать. В один прекрасный миг камень не выдержит и развалится. А у тех, кто говорит, что камень сильнее, просто терпения не хватает. Вот и все, что я помню из его слов, дедушка умер, когда я еще был маленький. И в этих словах правда. Мухлюет он! А Лидия — дура.

Когда мы в Каире пересели на рейс в Англию, Лидия всю дорогу боялась, что наш самолет вот-вот упадет. Места у нас были прямо у крыла. Чуть привстанешь — и видно, как крыло все трясется. И совсем не страшно. Если самолет разобьется, возле крыла безопаснее всего, здесь он самый прочный. Так папа сказал. А тряска — явление нормальное.

Я:

— Гляди, гляди, как дрожит! Сейчас отвалится!

Лидия:

— Хватит!

Мама:

— Харрисон! Немедля перестань молоть языком и пристегнись!

Крушения так и не случилось. Даже ерундовского. А здорово было бы.

Возвращаюсь из школы, а у дома полно полицейских. На двух машинах приехали, рыщут по кустам, перетряхивают урны, будто потеряли что. И тетка среди них. Только одета, как дядька. Трехнуться можно. В форме полицейской, штанах, все как полагается. Детей расспрашивает и, пока не ответишь, домой не пропустит. Круто. А вообще женщина-полицейский — это клево. Хоть поговорит с тобой вежливо, а не сразу по башке.

Гопник:

— А можно наручники посмотреть? Я себя плохо вел, наденьте мне колечки…

Женщина-полицейский:

— Гляди!

Она все приставала к нам насчет мертвого пацана. Где он был в тот день, и не цеплялся ли кто к нему, и не бросилось ли нам в глаза что-нибудь странное. Нет, говорим. Ничего не видели, ничего не знаем. И рады бы помочь, да нечем.

Дин:

— А зацепки у вас есть?

Я:

— На свитере, что ли?

Дин:

— На преступников, чучело.

Женщина-полицейский:

— Мы над этим работаем.

Дин:

— Узнаем что-нибудь, сразу эсэмэску кинем. Давайте номер.

Женщина-полицейский:

— Ну ты, парень, нахал.

Полицейские потолклись-потолклись и свалили. Харви кидался на боковое зеркало на полицейской машине, откусить хотел. З-Омби его нарочно науськал. А Убейца с Шиззи помогали, дразнили пса. Пока кто-то из копов не брызнул ядом из баллончика в морду собаке. Людей-то он только ослепляет, зато собак убивает в пять секунд.

Я:

— А я знаю, где убили пацана, там все в крови.

Дин:

— Вот бы посмотреть.

Лидия:

— Да ни за что!

Я:

— Не придуривайся. Тебе тоже хочется. Представляешь, целая река крови, хоть ныряй.

Лидия:

— Вот только не гони. Мозг включи.

А я бы нырнул. Достал бы до дна, а потом вынырнул. Я умею долго не дышать, не захлебнусь. А если я жив, значит, и мертвый пацан как бы с нами. Открою глаза, вдохну глубоко-глубоко, а в воздухе — он. Нарочно стараюсь не дышать, чтобы почувствовать, как кровь бежит, — но ничего не чувствую. Если бы я знал, что через пять минут истеку кровью, точно придумал бы, чем заняться. Наелся бы до отвала китайского риса, пописал на облако, рассмешил Агнес. Состроил бы ей рожу: глаза в кучку и языком кончика носа касаюсь. Когда знаешь, сколько осталось, можно подготовиться. А так несправедливо получается.

* * *