Пифия

Внутренняя борьба с самой собой никак не отражалась на лице Гончей. Даже сверхпроницательный Стратег не догадался бы, какие вихри бушуют в ее голове.

А вот док не умел скрывать свои эмоции.

– Скоро ужин, – заметил он, ни к кому не обращаясь, хотя и так было ясно, что имелось в виду.

Ему и не ответили. Брамин-геофизик с головой погрузился в собственные записи, одноглазый дремал, привалившись к стене, Майка по-прежнему сладко спала, свернувшись в гамаке у Гончей под боком.

«У мамы под боком», – поправилась она. Ощущать себя мамой было непривычно и чертовски приятно. Гончая даже улыбнулась.

Док по-своему истолковал ее улыбку.

– Здесь вам не Рейх, госпожа Валькирия! – сердито сказал он. – У красных все по расписанию. Опоздал на ужин – ходи голодным.

– А они уже поставили вас на довольствие? – лениво спросила Гончая.

Зря спросила. Дока словно прорвало.

– Довольствие?! – с визгом воскликнул он, словно она его в чем-то обвинила. – Да вы хоть знаете, что за дрянь нам здесь приходилось есть?! У нас в Рейхе собак лучше кормят! Я нисколько не преувеличиваю! Красные и сами жрут, как скоты, и других…

– Скоты, говоришь? – оборвал дока скрипучий голос.

Одноглазый как раз сидел лицом к доку, а Гончая и не заметила, когда он успел проснуться. Хотя, может, он и не спал, а лишь притворялся, прищурив свой единственный глаз. Как бы там ни было, он разобрал последние слова дока.

– А ты, значит, не скот? – одноглазый легко поднялся на ноги и двинулся на доктора. Контузия и ранение не лишили его сил, в чем убедилась Гончая, наблюдая, как он качает приводные рычаги дрезины наравне с Палачом. – Конечно, не скот. Ты же из Рейха, сука!

С этими словами одноглазый выбросил вперед кулак (правый, вопреки своему прозвищу) и впечатал его в физиономию дока. Тот не потерял сознание, хотя выбери одноглазый точкой удара подбородок, это бы наверняка случилось, но все его лицо залило кровью, которая брызнула и из разбитого носа, и из расквашенных губ. Каким-то образом кровь попала доку даже на лоб и на волосы.

Док не заголосил лишь потому, что от боли потерял дар речи. Гончую не раз били по лицу, и она догадывалась, что доктор сейчас чувствует. Он лишь моргал и очумело пялился на своего обидчика.

– Моя бы воля, я бы вас всех, суки, спалил вместе с вашим поганым Рейхом, – признался одноглазый и замахнулся снова.

Док в ужасе отшатнулся, но лишь споткнулся об ящик, на котором сидел, и упал на него. В последний момент одноглазый передумал и смазал барахтающегося на ящике доктора раскрытой ладонью по уху. Хорошо смазал. От такого удара вполне могла лопнуть барабанная перепонка.

У дока, видимо, наступил шок. Только поэтому он не заголосил на весь подвал, а лишь клацал зубами. Наблюдатели тоже молчали: брамин изумленно, Гончая заинтересованно.

– Мама, он же его убьет, – пискнула проснувшаяся Майка.

– Не убьет. – Гончая оценивающе прищурилась. Судя по расчетливости ударов, одноглазый не ставил такой задачи.

– Все равно! Останови его!

«А стоит ли?» – подумала Гончая. Док так старательно создавал для себя комфортные условия существования. Даже убил для этого человека ее руками. Теперь для разнообразия узнает, каково жить в метро вне зоны комфорта.

Но Гончая заметила, как доктор смотрел на Майку на платформе. Если бы она не знала дока раньше, то решила, что тот смотрит на девочку с уважением. И он привел ее туда вопреки запрету Стратега. Выходит, вмешаться все-таки стоило.

Чтобы не терять времени, Гончая выхватила из кармана собственные наручники.

Когда-то давно она училась сбивать камнями консервные банки. Это был первый навык девчонки, со временем превратившейся в Гончую. Она поставила в неосвещенном туннеле три жестяных банки за пять, десять и пятнадцать шпал от себя. Первую было видно хорошо, вторую плохо, третью не видно совсем. Первую банку она сбила почти сразу, со второй провозилась немногим дольше, третья загремела по шпалам лишь к вечеру. На второй день она сбивала первые две банки первым броском, а в третью попадала с четвертого на пятый раз. Зато на пятый день непрерывных тренировок (кожа на ладонях почернела от грязи и покрылась царапинами от острых камней) банки слетали с места после каждого броска.

Сейчас Гончую отделяли от затылка одноглазого каких-то шесть шагов. Она просто не могла промахнуться. А прикончить Левшу нетрудно, увесистые стальные наручники вполне годились для того, чтобы проломить ему череп, но пока это не входило в ее планы.

Гончая коротко свистнула, но тут же вспомнила, что это бесполезно – человек все равно ее не слышит, и метнула наручники. Они треснули его по макушке – этакий хороший подзатыльник, отвешенный железной рукой. От сильного удара одноглазый повалился вперед и остался лежать неподвижно.

– Вы убили его, – объявил доктор. Он забился в угол и оттуда взирал на тело своего обидчика.

«Только этого не хватало!» – испугалась Гончая. Выпрыгнув из гамака, она подбежала к Левше. Кровь выступила на затылке, но не так уж много – наручники содрали кожу. Зато голова цела.