Пик

(М-да, даже пожать плечами как следует не могу!)

— Мигом тебя с горы сниму, если ты лгать!

— Флаг в руки, — сказал я, застегивая рюкзак. Может, не самые умные слова, но правда, к этому моменту меня достало уже все — и капитан Шек, и Эверест, и все остальное.

Казалось, капитан Шек сейчас лопнет от злости. Видимо, он не привык, чтобы четырнадцатилетние мальчишки говорили с ним как взрослые, зная, чего он может сделать, а чего нет. Он замахнулся, и на миг я подумал, что он таки ударит меня, но тут он улыбнулся и опустил руку. Видимо, понял, что его «здесь Китайская Народная Республика, у тебя нет никаких прав» на мне не сработает.

— Другой мальчишка как зовут? — спросил он, поумерив пыл.

— Не знаю, он не представился. Я накинул рюкзак на плечи.

— Я с тебя глаза не сводить!

Я просто повернулся к нему спиной и пошел по своим делам, затылком чувствуя, как он сверлит меня взглядом. Как же я собой гордился! Ведь я даже на секунду не подумал, а не сдать ли мне ему Сунджо с потрохами.

Найдя Запу, я сразу же доложил ему о беседе с капитаном. Запа воспринял произошедшее куда расслабленнее, чем я, сказал, что капитан Шек — последнее, о чем нам стоит думать.

— Через несколько дней ты окажешься в Четвертом лагере, — сказал он. — Вот о чем тебе нужно думать, да побольше.

Как обычно, Запа оказался совершенно прав.

МЫ ПРИСОЕДИНИЛИСЬ К НЕБОЛЬШОЙ ГРУППЕ носильщиков с яками и пошли вверх. Сунджо с ними не было. Я спросил Запу, в чем дело; он ответил, что Сунджо появится, когда будет нужно.

Поход к промежуточному лагерю оказался куда легче, чем в первый раз. Петь и веселиться с носильщиками я все равно не мог, но зато мог свободно говорить на ходу — большой прогресс. Я даже немного поснимал на выданную Джей-Эром видеокамеру и понял, что оператором мне быть куда проще, чем киногероем.

Тропу было просто не узнать — так все изменилось с прошлого раза. Погода стояла теплая, образовалось несколько новых ледниковых речек. Перейти вброд, не замочив как следует ноги, было почти нигде нельзя. Плохо было и с камнями — они то и дело вываливались из тающего льда; я воображал себе, что мы кегли, а ледник камнями играет с нами в кегельбан. Один такой камень задел носильщика с яком, и им пришлось повернуть назад в базовый лагерь.

— Ты это снял? — спросил Джек.

— Ой, нет!

— Вот черт!

Большую часть дороги я прошел с Холли, которая чувствовала себя неважно (наверное, потому, что в этот раз несла свой рюкзак сама). Я предложил взять его на некоторое время, но она отказалась: мол, хочет нести сама (за что я ей был весьма благодарен).

Потом она сказала мне, что думает ехать домой по возвращении из Четвертого лагеря, спросила, соглашусь ли я дать ей эксклюзивное интервью после того, как поднимусь на вершину.

— Ого, ты решила повернуть назад?

— Восхождение на вершину Эвереста в любом случае не значилось в моих планах на этот год, а то я чаще ходила бы в спортзал. А может, и забралась бы на пару небоскребов. — Она улыбнулась и показала пальцем на вершину — вокруг нее не было ни облачка. — Не знаю, как по-твоему, но по-моему, это самый страшный вид на всей планете.

— По-моему, ты не из пугливых.

— Это как посмотреть... — Холли глубоко вздохнула. — Я кое-что про себя поняла здесь. Во-первых, я не молодею. Во-вторых... — Она снова глубоко вздохнула. — Эта гора оказалась больше, чем я ожидала, так сказать. Смотришь на нее — и понимаешь, какая ты крошечная на ее фоне. Это шок. В общем, мне повезло, нашлось время хорошенько пораскинуть мозгами в одиночестве. Ты не представляешь, когда я последний раз была совсем одна. Да самый этот факт шокирует... Что я могу сказать... Когда Пьер и Ральф решили от меня сбежать... Их побег — лучшее, что мне пришлось пережить.

В лагере было около трехсот человек — какое тут, казалось бы, одиночество. Но я ее отлично понял. Не нужно быть совсем одному, чтобы оказаться в одиночестве.

— Ну так что насчет интервью? — спросила она снова. Ха, я тоже нашел время хорошенько пораскинуть мозгами.

— Посмотрим, — сказал я.

Я был готов поспорить, что Холли хотела немедленно меня уговорить, но на долгую беседу у нее просто не было воздуха в легких.

В лагерь мы с ней вошли позднее всех, еле переставляя ноги. Каково же было наше удивление, когда мы увидели на камешке Сунджо, одетого как носильщик, с чашкой чая в руках.

— Ты давно тут?

— С полчаса.

— Ты вышел раньше нас?

— Нет, — сказал он, — одновременно.

Чушь собачья. Носильщиков было человек десять, и еще пяток яков. Я бы точно заметил Сунджо.

— Я ехал верхом на яке Гулу.

— Ну еще бы, — сказал я, — много лет назад, младенцем.

Дело в том, что я шел рядом с Гулу и его яком. И на горбу у яка была только большая вязанка сена.

— И сегодня, — сказал Сунджо. — Меня спрятали в сене.

— Не может быть! Сунджо покачал головой:

— Было жарко и очень неудобно.

Тут я рассказал ему про капитана Шека. Сунджо явно забеспокоился:

— Думаю, следующий переход мне тоже предстоит провести на яке. А я-то надеялся уже идти пешком. Спасибо, что занесли мои вещи сюда.