Пикассо в «Ловком кролике»»

ЭЙНШТЕЙН: Нет, я только пытаюсь объяснить вам кое-что. Вам будет полезно узнать, что не только горизонт, хотя он и выглядит прямым, на самом деле искривлен, но и вся наша Вселенная такова.

ГАСТОН: Чушь собачья!

ЭЙНШТЕЙН: Да, что есть, то есть, и ничего с этим не сделать!

ГАСТОН: Нет!

ЭЙНШТЕЙН: Да!

ГАСТОН: Нет!

ЭЙНШТЕЙН: Да!

ГАСТОН: Нет!

ЖЕРМЕН(ФРЕДДИ): Нео.

ФРЕДДИ: Пост!

ЖЕРМЕН: Нео!

ФРЕДДИ: Пост!

ПИКАССО: Мой рисунок не формула!

ЭЙНШТЕЙН(ПИКАССО): Формула!

ФРЕДДИ(ЭЙНШТЕЙНУ): Нет!

ЭЙНШТЕЙН: Да!

ПИКАССО(ФРЕДДИ): Нео!

ФРЕДДИ: Пост!

ПИКАССО: Нео!

ЭЙНШТЕЙН: Довольно! Не только Вселенная изогнута, но и свет имеет массу, и он искривляется, когда, независимо от колебаний своего источника, проходит на малой скорости мимо большей массы типа Солнца (задыхается). О-о! (Всем). Бог мой, не поверите, но я только что придумал окончание моей книги. Надеюсь, никто никому об этом не скажет.

ФРЕДДИ: Хорошо, что предупредили, а то я уже собирался взять телефон.

ЖЕРМЕН: Не хотите ли узнать, что по этому поводу думает женщина?

ЭЙНШТЕЙН: Здесь не месту женским взглядам. Это наука.

ЖЕРМЕН: Значит, женщины не могут быть учеными?

ЭЙНШТЕЙН: Не в этом дело. В науке не может быть никаких мужских или женских точек зрения. Мадам Кюри не скажет: «Мне кажется, я открыла радий. Но лучше узнаю, что на это скажут мужчины». Нет мужского мнения, нет женского мнения. Наука не имеет пола.

ГАСТОН: Я вас хорошо понимаю.

ЭЙНШТЕЙН: То, что я сказал, это фундаментальное знание, окончательное, независящее от чьего-либо мнения, абсолютная истина, зависящая только от того, где вы сейчас находитесь.

ФРЕДДИ(замечая, что Пикассо погрузился в раздумья, теребит каждого по очереди): Эй, Пабло! Пабс…очнись! Эй, голубой паренек, что с тобой?

ПИКАССО: Простите, я старался, чтобы у меня не родилась идея.

ЭЙНШТЕЙН: У вас их много?

ПИКАССО: Вагон и маленькая тележка.

ГАСТОН: Как можно нарисовать что-то? По-моему, это невозможно.

ПИКАССО: Что вы имеете в виду?

ГАСТОН: Ладно, вы — художник. Вам приходится все время рождать идеи. На что это похоже? Например, мне на ум пришла лишь одна мысль, когда я решил покрасить оконные ставни. Мне надо было выбрать в какой цвет их покрасить. И я размышлял довольно долго. В светлый или темный? Потом решил: в цвет голубого леса будет чудненько. Через некоторое время понял, что не бывает голубых лесов. Тогда бросил монетку: пусть жребий решит, подумал. Но она улетела на крышу. Тогда я стал размышлять: «Что вообще такое ставни и каков их естественный цвет?» И пришел к выводу, что в природе ставни изначально не существовали, поэтому у них нет естественного цвета. Но тут на улице появилась эта пышка, с рубиновыми губами и бедрами в виде сердца. Я завертел головой по сторонам, и в шее у меня что-то хрустнуло. Это задержало дело с покраской на три дня, во время которых я уже подумывал о том, чтобы вообще снять эти ставни к черту. Но все же сказал себе: «Зеленый». И покончил с этим раз и навсегда.

Выходит в туалет.

ПИКАССО: У меня процесс идет примерно так же. Только я выбрасываю начало, середину и начинаю сразу с конца. Если я буду думать над выбором цвета, процесс замедлится.

ФРЕДДИ: Я знаю, что он имеет в виду (Делает коктейль).

ПИКАССО: Да, я знаю художников, которые так мучаются над этим, что порой доводят себя до помрачения ума. Мне их муки не ведомы. Я ставлю карандаш на бумагу, и он идет сам по себе. Только не чертеж, нет. Идеи — это другой материал. Они обрушиваются на меня с шипением, как ливень.

ЭЙНШТЕЙН: Они ведь «мыслящие».

ПИКАССО: Конечно!

ЭЙНШТЕЙН: А вы?

ПИКАССО: И я. Весь в кипенье мыслей.

ЭЙНШТЕЙН: В потоке?

ПИКАССО: Никогда. Поток — это миф.

ЭЙНШТЕЙН: Никогда потоком. Может быть, иногда?

ПИКАССО: Согласен, иногда.

ФРЕДДИ: А откуда они приходят?

ПИКАССО: До меня художники брали их из прошлого. Но с этого дня они будут их брать из будущего.

ЭЙНШТЕЙН: Только из будущего. Конечно.

ПИКАССО: В тот момент, когда карандаш летит по бумаге, будущее проступает на лице у рисующего. Представьте себе, что вы слишком сильно нажали на карандаш, и грифель прошел сквозь бумагу в другое измерение.

ПИКАССО и ЭЙНШТЕЙНА охватывает возбуждение.

ЭЙНШТЕЙН: Да, да!

ПИКАССО: Своего рода четвертое измерение, если вам так будет угодно…

ЭЙНШТЕЙН: Не верю, что вы это сказали! Четвертое измерение!

ПИКАССО: И это четвертое измерение и есть…будущее!

ЭЙНШТЕЙН: Неверно.