Пике в бессмертие

— Что-то ты, Бегельдинов, наделал... Из дивизии звонили, вызывают тебя, лично. Сам комдив, Герой Советского Союза товарищ Каманин. Приказано явиться немедленно! — поднял он палец.

— Зачем? Что им? — Чтобы хоть что-то сказать, буркнул я, хотя отлично знал, был уверен — вызывают для ответа за самовольство.

— Зачем понадобился, не знаю, — развел руками Митрофанов.

— Про вылет девятки, штурмовку доложил, о потерях тяжелых — тоже. Ты за них не в ответе. Тут уж мне выволочка. Потерял людей, значит, плохо готовил. Да чего гадать, пойдешь, узнаешь, может, отличился чем? — И проводил.

В штабе меня ждали. Адъютант провел без доклада. За столом сам комдив, прославленный Герой, полковник Каманин. О нем мы все наслышаны, читали о его с товарищами летчиками подвиге по спасению челюскинцев, и в полку о нем говорили хорошо, хвалили как летчика, командира и человека. Правда, тогда, в тот момент, я об этом не думал, ждал разноса.

Но полковник не закричал, не заругался. Он вышел из-за стола и, к моему удивлению, протянул руку. Я заспешил, пожал ее.

— Та-а-к, значит, ты и есть тот самый старший сержант Бегельдинов Талгат, из Казахстана, — то ли спросил, то ли констатировал он. Повернулся. Я только тут заметил сидевших у стены капитана и человека в штатском. — Это он и есть, герой тот самый, о котором спрашивали. И ко мне. — Это военкоры из нашей дивизионки и из местной газеты. — Он назвал ее, но я не расслышал. — Пришли написать о тебе, о подвиге твоем. Рассказывай, как это ты его, «Мессера»-то, сбил? Это же надо! За всю войну не было такого, чтобы штурмовик «ИЛ» в воздушном бою, один на один с «Мессером», сбил его! Это же надо! — воскликнул он. — Ну молодец, ну летчик!

У меня будто гора с плеч свалилась. Я расслабился и только тут разглядел комдива. Он был невысокий, довольно плотный, но подтянутый и просто красивый. Благородное лицо, гладкая прическа и глаза чуть смеющиеся, а вообще, добрые и умные.

Он повернулся к журналистам.

— Вы представляете, что сделал этот старший сержант? Он одним разом напрочь опрокинул представление о возможностях наших «ИЛов». Мы же, да что мы, сами конструкторы, ограничивали их исключительно штурмовочно-разведывательными задачами. Во всем остальном, в отношении с вражескими истребителями, приравнивали к тяжелым бомбардировщикам. А для тех закон: появились истребители противника, беги, спасайся, на бреющем или как. Тем более, если не в строю, если в одиночку. О том, чтобы силой с ними меряться, бой принимать, не могло быть и речи. А он, видишь, принял бой. И ведь победил, сбил гада. Да какого?! Вот донесение артиллеристов, — поднял он исписанный листок. «В одиночном бою, — Вы слышите, «в бою!»- летчик на «ИЛе» № 13 сбил немецкого аса, капитана фон Дитриха, награжденного крестами за подвиги в Испании, Франции, на Балканах. На его счету около двухсот боевых вылетов, много сбитых самолетов», — прочитал он, и ко мне:

— Ну что же, герой, рассказывай, как ты его.

Тут я опомнился, зачем-то выпалил то, что должен был сказать при входе:

— Товарищ полковник, летчик Бегельдинов по Вашему приказу...

— Да ладно, — махнул рукой командир. — Ты давай о бое с истребителем. Да ты садись.

Я сел. С растаявших унтов потекла вода. Опять смутился.

— Давай рассказывай, — подбодрил комдив. — Кстати, почему из полка про это не донесли? Такое дело, можно сказать, ЧП, на всю армию, а они молчат. Может, из-за понесенных потерь?

Я замялся.

— Твой бой с «Мессером», как ты его гонял, как сбил, зафиксировали истребители, с земли — артиллеристы. Они и летчика-немца, взяли. Тут же нам в штаб донесли.

Я стал рассказывать. Говорил путано, сбивчиво, — волновался. Оба газетчика записывали, задавали вопросы.

Рассказывал и о себе, о семье, о своих восьми боевых.

— А немец-то, ас, — перебил меня комдив, — когда ему сказали, что сбит новичком, — в полку Митрофанова, считай, все новички, мальчишки, — заметил он, — даже просил показать того аса. Так и не дождался, в штаб армии его отправили. Так что ты, Бегельдинов, не обижайся за то, что не дали повидаться с ним. Мы его тут же отправили. Надеюсь еще собьешь, не одного, тогда и побеседуешь. Если выживут, — пошутил он. Все рассмеялись.

Каманин поднялся из-за стола. Я вытянулся по стойке смирно.

— За отличное ведение боя с вражеским истребителем, за то, что своими смелыми действиями в воздухе, умелое использование огневой мощи самолета, за то, что открыл новый этап в истории штурмовой авиации, представляю старшего сержанта авиации Талгата Бегельдинова к награждению орденом Отечественной войны второй степени, — торжественно проговорил он.

— Служу Советскому Союзу!! — выкрикнул я.

В заключение Каманин наполнил стаканы водкой, предложил тост за мой успешный бой, за победу над врагом.

На следующий день дивизионная, армейская и даже местная гражданская газеты вышли с крупными заголовками: «Советский штурмовик «ИЛ-2» побеждает!» «Бой штурмовика-бомбардировщика с вражеским истребителем».

Один экземпляр газеты со статьей обо мне я послал отцу, другой — своей Айнагуль.