Пикировщики

— Усенко! — окликнул кто-то сзади. Потом повторил: — Старшина Усенко! На выхид до капитана Родина!

— Родин? Комэск из Ворошиловграда? Какими судьбами? — Костя живо обернулся. К нему подходил улыбающийся загорелый юноша в синем летном комбинезоне, с планшетом и меховым шлемом в руке. Его светлые короткие волосы растрепались от ветра, а серые глада светились радостью. Усенко узнал своего однокашника по авиашколе Петра Прокопенко.

— Слушай! Ей-ей Прокоп! Петре! Вот так номер, чтоб Гитлер-собака помер. Откуда и куда? А Родин где? Петр хохотал до слез.

— Во-о! Рефлекс сработал! А то дывлюсь, — перешел на украинскую речь Прокопенко, — чи Костя, чи ни? А як гаркнув по-курсантському: «На выхид!» Бачу: вин! Ну, здоров будь!

Они отошли под деревья, легли на траву, закурили. Константин вглядывался в своего бывшего подчиненного и невольно поражался переменам, происшедшим в парне. В авиашколе Прокопенко курсантом был старательным, но робким и стеснительным. Даже голос у него был негромкий. Теперь — не узнать! Выпрямился, раздался в плечах! Держится уверенно, говорит громко, авторитетно, ходит вразвалку, будто с надетым парашютом.

— Так ты, Костя, в тринадцатом? И Устименко, Уда-лов, Оноприенко тоже? Хорошо, что вместе. А я в сто тридцать четвертом один. Что рассказывать? Война застала нас под Воронежем. На четвертый день перебросили под Ржев. Дрались на участке Великие Луки — Борисов — Ржев. Летали без прикрытия. Конечно, потери были немалые. Нас вывели в тыл. Обещали дать «пешки», а получили опять «эсбушки». Наша третья эскадрилья сформировалась быстрее других, потому ее и передали вам. Я теперь командир звена. А ты все еще младшим летчиком? И Устименко? Вот дела-а! Сколько ж у тебя боевых вылетов? Четвертый десяток? Ого! Молодец! А мне похвалиться нечем, сделал только двенадцать. В вашем тринадцатом полку буду начинать с тринадцатого. Здорово? Счастливое совпадение! Я вообще везучий!

Как водится, вспомнили друзей, командиров-инструкторов, переключились на фронтовые заботы, полковые дела.

— Слушай! Как фамилия того высокого капитана из ваших? Что про эрэсы рассказывал? Симпатичный и вежливый такой.

— То Михайлов Леонид Васильевич. Только он не капитан, а старший политрук, комиссар эскадрильи. Между прочим, с высшим образованием. Толковый мужик. У нас его любят. В бой летает наравне со всеми. Особенно охотно в разведку. Раз под Невелем его зажали шесть «мессеров», и — представляешь? — отбился. Домой еле дотянул на одном моторе. Комиссар у нас боевой! Спрашиваешь, откуда он? Саратовский. Из рабочих. Был активным комсомольцам, избирался секретарем райкома комсомола, учился в институте советского строительства, а оттуда по спецнабору пошел в школу летчиков, закончил. Службу знает! Начинал с младшего…

— О, смотри! К вам пожаловали сам генерал Захаров и комиссар Лобан, командование сорок шестой авиадивизии. Знаешь их?

Возле полкового КП появилась большая группа командиров.

— Какой Захаров? Летчик-истребитель? Тот, что воевал в Испании?

— Он самый. Георгий Нефедович! Кумир наших курсантов.

— Пойду посмотрю поближе! — вскочил Костя. Комдив был в летном комбинезоне и внешне ничем не отличался от собравшихся командиров. Захаров что-то оживленно рассказывал, размахивал руками, показывал. Ему отвечали дружным смехом.

Младший лейтенант подошел к группе поближе.

— Да вот он и сам! — показал Богомолов на Усенко. Костя оглянулся, не зная, к кому относились слова командира. Но ни сзади, ни рядом с ним никого не было.

— Подходи, подходи, товарищ Усенко! — Комдив сделал приглашающий жест, разглядывая летчика. — Ну, здравствуй!

— Здравствуйте, товарищ генерал! — четко ответил Костя, недоумевая, почему он оказался в центре внимания.

— Так вот ты какой? Слыхал о тебе. Знаю, что учишь моих истребителей атакам бомбардировщиков да еще подбиваешь на встречу — договариваться о взаимодействиях.

Усенко сразу вспомнил, как однажды в июле он на подбитой машине сел в Двоевке на аэродроме к истребителям. В разговоре Костя упрекнул своих телохранителей за то, что они только доводили бомбардировщиков до цели и бросали. Оказалось, у истребителей был такой приказ. Тогда Усенко и предложил встречаться для отработки взаимодействия. Теперь при словах генерала он покраснел. Но сказал твердо:

— Надо договариваться, товарищ генерал. А то все летаем вместе, а получается врозь: каждый сам по себе.

— Верно!.. Тебе не хочется перебраться в истребители? Нам такие нужны.

— Гм! А нам, выходит, не нужны? — Богомолов дернул себя за кончик уха и уставился на Усенко.

Тот переступил с ноги на ногу и, глядя в глаза генерала, твердо произнес:

— Спасибо за предложение. Только я избрал себе бомбардировщик. «Петлякова» не променяю ни на что.

— Хвалю за верность оружию, — сказал Захаров. — Что касается взаимодействия, то мы твое предложение принимаем.