Пикировщики

Константин Усенко не отходил от своей "семерочки". Он помогал техникам в работе и рассказывал, как их группа разгромила железнодорожный узел Ярцево. А когда они услышали о том, как командир выручил экипаж Устименко, то не сдержались и захлопали, чем смутили летчика.

К назначенному времени "петляков" был готов и в составе группы вылетел на задание. Вечером Усенко с экипажем прибыл на полковой разбор полетов. Летчики за день сделали по три боевых вылета, выдержали много воздушных боев, прорывов к целям через зенитный огонь. Разбор был деловым и шумным - в докладах сказывались еще не улегшиеся после боев возбуждение и удовлетворенность совершенным. Кисилев остался недоволен действиями ведущего.

- Крутой разворот ведущего при отходе от цели, - сказал он, - приводит к тому, что самолеты растягиваются и отрываются от общего строя. Экипаж Устименко сегодня довольно свободно стал добычей фашистских истребителей, и если бы не смелые действия летчика Усенко...

- Усенко за самовольство надо строго наказать! - прервал Кисилева Челышев.

- За героизм не наказывают.

- Вы, Кисилев, выгораживаете своего подчиненного. Повторяю: младший лейтенант Усенко, какими бы благородными поступками ни руководствовался, нарушил приказ.

Летчики дружно загалдели.

- Да, да! - вскочил Челышев. - Ведь мог бы погибнуть не только Устименко, но и сам Усенко. Полк лишился бы двух самолетов! Кому это на руку? Фашистам!

Гнетущая тишина мгновенно воцарилась в землянке: такого поворота никто не ожидал!

Константин вскочил на ноги, порываясь что-то сказать, но его опередил кто-то.

- Усенко - герой сегодня! Летчики громко зааплодировали. Челышев нервно стукнул рукой по столу.

- Сегодня же подам рапорт об отдаче Усенко под суд. Там разберутся, какой он герой!

- Да... как ты смеешь, - прозвучал в тишине громкий голос Диговцева. Невыполнение приказа на фронте - это расстрел. Ты под эту статью подводишь летчика, Челышев.

- Почему расстрел? - опешил тот. - А дисциплина строя? Ведь он нарушил ее. А это немалый проступок.

- Вот-вот! Дисциплина! Если ты, Ефим, считаешь, что летчик Усенко тем, что бросился на выручку и спас от неминуемой гибели другой экипаж, совершил воинское преступление, то тебе придется ходатайствовать об отдаче под трибунал и меня. На самолете Усенко я был старшим начальником. И это я приказал пилоту идти на помощь Устименко. Только имейте в виду, капитан Челышев, на суде я расскажу, как вы, ведущий, бросаете подчиненных на произвол судьбы.

- Ты меня обвиняешь в трусости! - сорвался Челышев.

- Нет, Ефим. Ты воюешь храбро и грамотно. Но я считаю, что летчик Усенко совершил героический подвиг и достоин похвалы, а не этого разноса. Да еще с угрозой!

- Товарищ старший лейтенант! Я попрошу...

- Тихо, - унял разгоревшиеся страсти Власов и приказал:

- Всем сесть! И вам, Диговцев, и вам, Челышев! Я доложу командиру полка о происшествии. Право отдачи под суд дано только ему! - Помначальника штаба помолчал и добавил: - Со своей стороны считаю, что отставший самолет следовало бы прикрыть всей группой. Припоминаю такой случай. В войне с белофиннами летчики соседнего с нами морского бомбардировочного полка не бросали подбитые экипажи даже в тылу врага. Старший лейтенант Губрий за спасение своих товарищей - Пинчука, Харламова и Белогурова был удостоен высокого звания Героя Советского Союза! Примеров таких было немало. Усенко, конечно, самовольно вышел из строя, но поступил по совести, как лучшие советские соколы!

Слова капитана потонули в дружных рукоплесканиях.

- Мне кажется, - перекрыл шум Власов, - главную причину случившегося надо искать не в поступке Усенко и не в действиях ведущего, а в том, что истребители прикрытия доводят наши самолеты до цели и покидают нас... Все!

Разгоряченные спором, летчики выходили из КП. Капитан Челышев, совершенно правильно взявшись за укрепление воинской дисциплины и потому нашедший всеобщее понимание и поддержку, в оценке действий младшего лейтенанта Усенко слишком погорячился. А горячность, как известно, всегда плохой советчик. Вот и получилось, что сам он - храбрый, смелый, готовый к самопожертвованию во имя боевой дружбы и победы над врагом - незаметно перешел на формальные позиции: увидел проступок и не разглядел подвига. Потому и вызвал всеобщее возмущение однополчан.

Девятка "петляковых" опять вылетала в бой. И опять ее вел Челышев. С утра Ефим Иванович был угрюм. Боевую задачу он поставил кратко: говорил очень мало, видно, вчерашнее для него не прошло бесследно.

Неразговорчивым был и Усенко. Он молча выслушал задание и оживился, только услышав: "По самолетам!" Но его задержал Челышев. Летчик подошел, доложил как положено. Комэск так долго разглядывал парня, что тот не выдержал:

- Можно быть свободным? - спросил с вызовом.

- Сердишься?

- Я не на смотринах, товарищ капитан. На службе.

- Не надо! - неожиданно обезоруживающе сказал Челышев. - Я всю ночь думал о тебе, Усенко: прав ты или нет? И, знаешь, оказывается, на твоем месте я поступил бы так же. Ясно?