Пикник на Аппалачской тропе

— Да-а! — тяну я, пытаясь сообразить, что к чему, а она уже тараторит по-южному:

— Я, дядя, давно даже сама хотела вам позвонить, посмотреть на вас, встретиться…

— Ну, что ж, чудесно, мне тоже надо вас увидеть по поводу машины.

Договорились на полпятого.

— Только не опаздывайте, — шепчет она в трубку, — а то я работаю еще и в другом месте, мне надо уходить. Только я никому здесь об этом не говорю.

— Ну что вы, не выдам, — смеюсь я.

Когда приехал, ее не было на месте, наконец пришла. Красавица писаная: волосы ржаные, густые, до пояса, падают на плечи золотыми струями, брови вразлет, красивая кожа чуть со смуглинкой, смеющиеся, смотрящие прямо глаза. С такой хохлушкой не поспоришь.

У нее здесь в Хановере в знаменитом Дартмутском колледже учится муж, кончает в этом году по специальности «бизнес и статистика», а она «гонит деньгу».

— Когда муж кончит и начнет работать — пойду учиться и я… Хочу учить русский язык, а то забывается. И в Россию съезжу, посмотрю сама… У бабушки есть кто-то в Донецке…

Конечно же милая Ненси-Нина пошла мне навстречу и нашла способ все быстро устроить.

— Только не говорите никому, я сама все сделаю, как земляку, для вас, дядя… — тараторила она с гордостью по-русски, оглядываясь на подружку и механика, которые с восхищением следили за ней, говорящей свободно на языке такой далекой страны. На прощание она дала мне карту штатов Нью-Гемпшир и Мэн с городком Ричмондом. Судя по размеру кружка, в нем тысяч 5 жителей. Ричмонд она обвела кружком, а на полях написала адрес.

— Там живут мои бабушка и мама с папой… Я им позвоню, хата бабушки по-над горой, совсем рядом с дорогой, по которой вам ехать. Они будут так рады…

И когда я уже уходил, снова заговорила о своем, по-видимому, самом важном:

— Я хочу не забывать русский, хочу, чтобы мои дети говорили по-русски. Когда умирал мой дед, он говорил, что нет ничего прекраснее России. Когда-нибудь я приеду туда, как американка конечно, и хочу выучиться русскому у хороших профессоров, не только у своих генов. Хочу говорить «г» по-московски. Ведь только мои родители, и то еще детьми, жили в России до того, как их угнали в Германию, а потом они уже покатились как перекати-поле…

Ну а дальше события понеслись с огромной скоростью. Я написал Энн письмо, где сообщал, что могу приехать к ним в пятницу вечером девятого марта и провести субботу и воскресенье. Очень быстро получил ответ, где Энн сообщала, что Ребекка будет в восторге от встречи и конечно же приедет в установленное время. Сейчас она учится в частной школе-интернате. «Приезжай, посмотришь, как живут новые пионеры Америки».

К письму был приложен подробный план и даже указано высокое дерево с почтовым ящиком в трех милях от маленькой таверны на перекрестке дорог. «Против этого дерева, — писала Энн, — стоит дом моих друзей Смоков. Оставишь у них машину, вернешься к дереву. От него в глубь леса идет Дорога. Твоя машина не пройдет по ней, а моя со всеми ведущими осями проходит. Иди по дороге, через полмили, на полянке у конца ее, увидишь мою машину. Двери ее открыты. Там будет лежать карманный фонарик, он будет нужен тебе, если приедешь ночью, и карта. Впрочем, она тебе может и не понадобиться. Иди по единственной пешеходной тропе и через две мили, на самом мысу полуострова, увидишь мой дом. Вся эта земля моя, и на ней больше никто не живет».

«Ничего себе инструкция», — подумал я.

Дневниковые записи.

9 марта, пятница.Вчера весь день вел машину по дороге из Хановера, штат Мэн. Подъехал к столице штата только к шести вечера. Пейзаж резко изменился — каменистая холмистая равнина, какие-то озера с островами, справа нет-нет да и блеснет вода заливов Атлантики. Городки и отдельные домики все реже и беднее, дорога все уже. Мелколесье, какие-то ели, еще что-то незнакомое, а в общем — картина, похожая на наш Валдай, кругом — валуны. А местное радио в машине передает какую-то прекрасную музыку: женский голос поет о счастье… Вот и перекресток с таверной. А темнота уже полная. Пришлось спросить, где живут Смоки. Оказалось — рядом. Через несколько минут уже говорил с миссис Смок. Ее сын — парень лет семнадцати — шмыгая большими незашнурованными ботинками, накинул куртку и пошел заводить грузовик.

— Машину оставьте здесь, там, где живет Энн, вам не проехать даже на ее вездеходном «сабару». Куда вы столько вещей набрали? От места, куда я вас довезу, еще пешком идти и идти…

Парень выгнал грузовик на шоссе, а затем с размаху завернул в сторону от дороги, в чащобу, на такую узкую просеку, что ветки хлестали по стеклам с обеих сторон.

— Эта земля принадлежит Энн, поэтому никто, кроме нее, здесь не ездит, — кричит он весело.

Внезапно впереди показалась маленькая, изящная «сабару», стоящая прямо на дороге. Выгрузили мой чемоданчик, этюдник. В чемодане лежали три гвоздики — купил час назад. Я вынул фонарь из «сабару».

— Как же ты обратно поедешь? — спросил я парня.

— Буду пятиться, — смеется он. — Правда, темно. Если не получится — брошу машину, завтра днем доеду.