Пикник на обочине

Рэдрик смотрел прямо перед собой и ничего не видел. Он вспомнил. Это было ночью. Он проснулся от такого же звука, тоскливого и длинного, обмирая, как во сне. Только это был не сон. Это кричала Мартышка, сидя на своей постели у окна, а из гостиной откликался батя, очень похоже, так же длинно и скрипуче, только с каким-то клокотанием. И так они перекликались и перекликались в темноте целых сто лет. Гута проснулась тоже и взяла Рэдрика за руку, он чувствовал ее мгновенно покрывшееся испариной плечо, и так они лежали все эти сто лет и слушали, а когда Мартышка за молчала и улеглась, он подождал еще немного, потом встал, вышел на кухню и жадно выпил полбутылки коньяку. С этой ночи он запил.

— Порода, — говорил Арчибальд. — Она, знаете, проседает со временем. От сырости, от всяких таких причин…

Рэдрик посмотрел на его побледневшее лицо и снова сел. Сигарета у него из пальцев куда-то пропала, и он закурил новую. Арчибальд постоял еще немного, опасливо вертя головой, потом тоже сел и сказал негромко:

— А еще говорят, что в Зоне будто бы кто-то живет. Люди какие-то. Не пришельцы, а именно люди. Будто Посещение застигло их тут, и они мутировали… приспособились к новым условиям. Вы слыхали об этом, мистер Шухарт?

— Да, — сказал Рэдрик. — Только это не здесь. Это в горах, на северо-западе. Пастухи какие-то.

Вот он чем меня заразил, думал он. Сумасшествием он меня своим заразил. Вот, значит, почему я сюда пошел. Вот что мне здесь надо. Какое-то странное о очень новое ощущение медленно заполнило его. Он осознавал, сто ощущение это не новое, что оно давно уже сидело где-то у него в печенках, но только сейчас он о нем догадался, и все встало на свои места. И то, что раньше казалось глупостью, сумасшедшим бредом выжившего из ума старика, обернулось теперь единственной надеждой, единственным смыслом жизни, потому что только сейчас он понял: единственное на всем свете, что у него еще осталось, единственное, ради чего он жил последние месяцы, была надежда на чудо. Он, дурак, болван, отталкивал эту надежду, затаптывал ее, издевался над нею, потому что он так привык, потому что никогда в жизни с самого детства он не рассчитывал ни на кого, кроме себя, и потому что с самого детства этот расчет на себя он выражал в количестве зелененьких, которые ему удавалось вырвать, выдрать, выгрызть из окружающего его равнодушного хаоса. Так было всегда, и так было бы и дальше, если бы он в конце концов не оказался в такой яме, из которой его не вызволят никакие зелененькие, в которой рассчитывать на себя совершенно бессмысленно. И мимолетно он удивился, как ему удалось прожить последние недели без этой надежды и без этого ощущения, которое заполняло его сейчас до макушки, но до него сразу же дошло, что и надежда, и ощущение были в нем все эти недели. Он засмеялся и толкнул Арчибальда в плечо.

— Ну что, сталкер? — сказал он. — Замарал подштанники? Привыкай, браток, не стесняйся, дома выстирают.

Арчибальд удивленно посмотрел на него, неуверенно улыбаясь. А Рэдрик смял промасленную бумагу из-под бутербродов, швырнул ее под вагонетку и прилег на рюкзак, упершись локтем.

— Ну хорошо, — сказал он. — А предположим, например, что этот самый Золотой шар действительно… Что б ты тогда загадал?

— Значит, вы все-таки верите? — быстро спросил Арчибальд.

— Это не важно — верю я там или не верю. Ты мне на вопрос ответь.

Рэдрик вдруг почувствовал, что ему действительно интересно узнать, что может пожелать такой вот парень, молокосос еще, вчерашний школьник, и он с веселым любопытством следил, как Арчибальд хмурится, тревожит усики и старательно думает.

— Ну, конечно, ноги отцу, — сказал Арчибальд наконец. — Чтобы дома было все хорошо…

— Врешь, врешь, — добродушно сказал Рэдрик. — Ты, браток, учти: Золотой шар только сокровенные желания выполняет, только такие, что если не исполнятся, то хоть в петлю.

Арчибальд Барбридж покраснел, вскинул на Рэдрика и сейчас же опустил глаза и совсем залился краской, даже слезы выступили. Рэдрик ухмыльнулся, глядя на него.

— Все понятно, — сказал он почти ласково. — Ладно, это не мое дело. Держи свое при себе. — И тут он вдруг вспомнил про пистолет и подумал, что, пока есть время, надо учесть все, что можно учесть. — Что это у тебя в заднем кармане? — спросил он небрежно.

— Пистолет, — буркнул Арчибальд и закусил губу.

— Зачем он тебе? — удивился Рэдрик.

― Стрелять, — сказал Арчибальд вызывающе.

― Брось, брось, — сказал Рэдрик, садясь. — Давай его сюда, в Зоне стрелять не в кого. Давай.

Арчибальд хотел что-то сказать, но промолчал, сунул руку за спину, вытащил армейский кольт и протянул Рэдрику, держа за ствол. Рэдрик взял пистолет за теплую рубчатую рукоятку, под бросил его, поймал и сказал:

— Платок есть какой-нибудь? Давай, я заверну.

Он взял у Арчибальда носовой платок, чистенький, пахнущий одеколоном, завернул пистолет и положил сверток на шпалу.

— Пусть здесь полежит, — объяснил он. — Обратно пойдем — возьмешь. Может, в самом деле от патрульных отстреливаться придется… Хотя от патрульных отстреливаться, браток…