Пикник на обочине

Потом он долго лежал, погрузив лицо и руки в хо­лодную ржавую воду, с наслаждением вдыхая прово­нявшую гнилью прохладу. Век бы так лежал, но он заставил себя подняться, стоя на коленях, сбросил рюкзак, на четвереньках подобрался к Артуру, кото­рый все еще неподвижно лежал шагах в тридцати от болота, и перевернул его на спину. Н-да, красивый был мальчик. Теперь эта смазливая мордашка каза­лась черно-серой маской из смеси запекшейся крови и пепла, и несколько секунд Рэдрик с тупым интере­сом разглядывал продольные борозды на этой ма­ске — следы от кочек и камней. Потом он поднялся на ноги, взял Артура под мышки и потащил к воде. Артур хрипло дышал, время от времени постанывая. Рэдрик бросил его лицом в самую большую лужу и повалился рядом, снова переживая наслаждение от мокрой ледяной ласки. Артур забулькал, завозился, подтянул под себя руки и поднял голову. Глаза его были вытаращены, он ничего не соображал и жадно хватал ртом воздух, отплевываясь и кашляя. Потом взгляд его сделался осмысленным и остановился на Рэдрике.

— Ф-фу-у... — сказал он и помотал лицом, раз­брызгивая грязную воду. — Что это было, мистер Шу­харт?

— Смерть это была, — невнятно произнес Рэдрик и закашлялся. Он ощупал лицо. Было больно. Нос рас­пух, но брови и ресницы, как это ни странно, были на месте. И кожа на руках тоже оказалась цела, толь­ко покраснела малость.

Артур тоже осторожно трогал пальцами свое лицо. Теперь, когда страшную маску смыло водой, физио­номия у него оказалась — тоже противу ожиданий — почти в порядке. Несколько царапин, ссадина на лбу, рассечена нижняя губа, а так, в общем, ничего.

— Никогда о таком не слышал, — проговорил Ар­тур и посмотрел назад.

Рэдрик тоже оглянулся. На сероватой испепелен­ной траве осталось много следов, и Рэдрик поразился, как, оказывается, короток был тот страшный, беско­нечный путь, который он прополз, спасаясь от гибели. Каких-нибудь метров двадцать-тридцать, не больше, было всего от края до края выжженной проплешины, но он сослепу и от страха полз по ней каким-то ди­ким зигзагом, как таракан по раскаленной сковороде, и спасибо еще, что полз, в общем, туда, куда надо, а ведь мог бы заползти на «комариную плешь» слева, а мог бы и вообще повернуть обратно... Нет, не мог бы, подумал он с ожесточением. Это молокосос какой-нибудь мог бы, а я тебе не молокосос, и если бы не этот дурак, то вообще ничего бы не случилось, об­варил бы себе ноги — вот и все неприятности.

Он посмотрел на Артура. Артур с фырканьем умы­вался, покряхтывал, задевая больные места. Рэдрик поднялся и, морщась от прикосновений задубевшей от жары одежды к обожженной коже, вышел па сухое место и нагнулся над рюкзаком. Вот рюкзаку доста­лось по-настоящему. Верхние клапаны просто-напро­сто обгорели, пузырьки в аптечке все полопались от жара к чертовой матери, и от жухлого пятна несло невыносимой медициной. Рэдрик отстегнул клапан, принялся выгребать осколки стекла и пластика, и тут Артур у него за спиной сказал:

— Спасибо вам, мистер Шухарт! Вытащили вы меня.

Рэдрик промолчал. Кой еще черт — спасибо! Сдал­ся ты мне — спасать тебя.

— Я сам виноват, — сказал Артур. — Я ведь слы­шал, что вы мне приказали лежать, но я здорово пе­репугался, а когда припекло — совсем голову потерял. Я очень боли боюсь, мистер Шухарт...

— Давай вставай, — сказал Рэдрик, не оборачи­ваясь. — Это все были цветочки... Вставай, чего раз­легся!

Зашипев от боли в обожженных плечах, он вски­нул на спину рюкзак, продел руки в лямки. Ощущение было такое, будто кожа на обожженных местах съежи­лась и покрылась болезненными морщинами. Боли он боится... С чумой тебя пополам вместе с твоей болью!.. Он огляделся. Ничего, с тропы не сошли. Теперь эти холмики с покойниками. Поганые холмики — стоят, гниды, торчат как чертовы макушки, и эта лощинка между ними... Он невольно потянул носом воздух. Ах, поганенькая лощинка, вот она-то самая погань и есть. Жаба.

— Лощинку между холмами видишь? — спросил он Артура.

— Вижу.

— Прямо на нее. Марш!