Пикник под соснами (СИ)

— Ты прости, — шепчет ему Инга, — прости, я же не знала… я же не думала… я же считала, что уже никогда… — слезы текут по его лицу, а он может только обнимать, только гладить ее по голове. Инга. Его Инга. Он ведь тоже думал, что никогда…

— Это ведь в мою честь праздник, — продолжала объяснять его девочка, словно чувствовала себя виноватой за то, что он застал ее в таком виде. — Что я диплом получила, стала врачом. Для них это важно, правда. Понимаешь, у нас в семье никого нет с высшим образованием, я первая. Для них это гордость. Они мной гордятся, и вот… Так просто принято, это такой обычай… Ну ты же сам мне говорил, что чужие обычаи надо уважать, даже если они неприятны.

Он вздохнул, обхватил обеими руками ее голову и поцеловал свою Ингу в губы. В ее прекрасные, нежные, податливые губы. И чуть не задохнулся от омерзительно зловония ее дыханья. Стерпел.

— Это сойдет за уважение чужих традиций? — поинтересовался у нее, улыбнувшись. — Или ты меня еще заставишь рюмку выпить?

— А что будет, если выпьешь? — Инга тоже улыбается, и не отпускает рук. Все держится за него, словно боится, что он исчезнет.

— Тошнить буду, солнышко. Долго и некрасиво. Может, все же не надо?

— Не надо, — соглашается его счастье. — Ты… ты ко мне? За мной? Я могу для тебя что-то сделать?

— Просто побудь со мной, Инга, — просит он. — Ну, хотя бы до вечера. Я соскучился.

Ее глаза загораются счастьем.

— Конечно, — взволнованно шепчет она. — Конечно, ты же знаешь. Хоть всю жизнь.

Он целует ее в лоб и ведет к выходу.

— Инга? — раздается из-за стола чей-то неуверенный возглас. И тут он вспоминает о них. О них обо всех, протрезвевших с перепугу и взирающих сейчас в гробовом молчании на него и Ингу.

— Она вернется, — бросает он чуть свысока. И продолжает с легким презрением в голосе, — чуть позже, когда в этом доме станет возможным дышать. И если к тому моменту здесь появятся разумные люди, она непременно меня с ними познакомит, — пауза. Оглядел их всех, завороженно внимающих каждому его слову. И добавил, — а животным я не представляюсь.

Они вышли на воздух, и он наконец-то смог вздохнуть полной грудью.

— Ты не возражаешь, если мы улетим отсюда куда подальше? — интересуется он у своей девы, жадно разглядывая ее при дневном свете.

— Нет, конечно не возражаю, — она улыбается ему в ответ шальной от счастья улыбкой, а у него сердце удар пропускает. Как она прекрасна. Как она всегда была прекрасна — его Душа, его Светозарная Дева. А она совсем не изменилась. Взгляд, улыбка, прическа. Даже это платье он помнил. Вот только пьяная. Светоч, его Инга — и пьяная! Как такое вообще возможно? Она пыталась держаться, вот только аура ее сейчас была — лучше вообще не видеть, настолько чуждые, болезненные оттенки, да эмоции хлестали вихрем, сменяясь от беспредельного счастья до тягчайшего сожаления, она стыдилась, что он увидел ее такой, да еще идти ей было сложно, ноги заплетались. И он подхватил ее на руки, прижал к себе, вдыхая аромат ее волос, ее кожи, почти неотделимые от алкогольного смрада, которым, казалось, пропиталась уже она вся.

Да что ж за чудовищный сегодня день! Боги все дают и все отнимают. Даже ее, пресветлую, и ту замарали какой-то дрянью. Но он не откажется. Он никогда и ни от чего не откажется. Что его — то золото, а боги пусть катятся в Бездну!

— Это ничего, — шепчет он своей Инге, — это все ничего. Я любую тебя люблю, ты же знаешь.

Он сажает ее в машину, и они скрываются в облаках, оставляя на память о себе сломанный забор да пару суповых наборов.

Инга держит его за руку. Двумя руками, словно одной не удержать, он вырвется, испарится. Гладит его кисть дрожащими тонкими пальчиками, но участок обнаженной кожи слишком мал, и она отстегивает ему запонку и скользит вверх по руке, заставляя его дышать чаще. Ее касания слишком легки, слишком неуловимы. Ему тоже этого слишком мало!

Он выпускает рычаг управления, тянется к ней и отстегивает пряжку ремня безопасности.

— Перебирайся ко мне на колени, — просит ее чуть осипшим голосом, наплевав на все правила, включая собственные. И уже через пару секунд ощущает ее всем телом. Задирает подол ее платья, ведет руками по атласной коже ее ног, скользнув под трусики, сжимает упругие ягодицы. Как он скучал! Неужели прошел уже год?

Она чуть стонет под его ласками, запускает пальцы в его спутанные волосы, тянется губами к губам. Он с готовностью отвечает, но поцелуй превращается в пытку: зловоние перегара дерет ему глотку, наслаждение вытесняют рвотные позывы. Он целует. Посасывает ее губы, сплетается языками. Инга тает от удовольствия. Ей хорошо. А ему… А ему — как всегда, его сладость всегда оборачивалась горечью, победа — поражением, удача — проклятием. Удивляться ли, что нектар блаженства обернулся ядом в тот самый миг, когда был так нужен?