Пикник под соснами (СИ)

Его руки скользят по ее спине, ее тело все так же податливо под его пальцами, она льнет к нему, трется, не скрывая желания, а на нем слишком много одежды. Он размыкает поцелуй, напоследок невесомо коснувшись еще раз ее губ. Смотрит в ее глаза — прекрасные, словно небо и затуманенные сейчас, словно небо вокруг, — от страсти, от алкоголя — ему все равно, ее глаза все равно прекрасны! Кладет ее руки на мелкие черные пуговички и просит:

— Расстегни их.

Ее пальцы скользят шаловливыми змейками вокруг его пуговиц, обводят узоры золотого шитья.

— Ты такой красивый сегодня, — шепчут ему ее губы, — такой нарядный. Никогда не видела тебя… таким!

— Нарядным? — он улыбается. Он не может не улыбаться, когда она смотрит на него — так. Ее взгляд, ее улыбка всегда заставляли его улыбаться, забывать все печали, тревоги, проблемы — с первой встречи и до последней, всегда. Всегда.

— Сказочным, — она ему отвечает, но он знает, что это вопрос.

— Это официальный наряд. Демонстрирует принадлежность к роду, статус и много чего еще, — он поясняет, не отрывая взгляда от ее лица. Словно пьет ее облик, и не может напиться. — Надо было кое-кому кое-что напомнить.

— Напомнил?

— О, да! — он и не пытается скрыть горечь этой фразы. — Всем все напомнил, всех покарал, всех победил… И все потерял… Вот скажи мне, так разве бывает? Победителям полагается приз, а что у меня? Только боль, безумие, да маленькая пьяная Инга. Я ж даже любить тебя не смогу, солнышко ты мое!.. А халею все равно мне сними, я сам не справлюсь, руки с утра трясутся.

Она расстегивает. Бесконечное множество этих гнусных пуговиц, и голова ее склоняется все ниже, и волосы падают на лицо. Инга сдувает их, не задумываясь, а он вновь судорожно задерживает дыхание, но упрямо улыбается и поправляет ей пряди рукой.

Его девочки. Одна светлая. Другая темная. Одна любит, другая ненавидит. Одна хотела бы прожить с ним всю жизнь, но не может. Другая может, вот только не хочет. Не хотела. А теперь его дом остался единственным местом на земле, где она сможет хотя бы существовать. Хотя бы существовать. Он мечтал не об этом.

Наконец, халея расстегнута, и он спускает ее с плеч и, не глядя бросает назад. Инга целует его шею. Он все гладит ее — руки, спину, волосы. Он давно уже бросил управление, машина летит сама. Куда? Ему безразлично. Вокруг облака, и ничего не разглядеть, но их обоих это даже устраивает. Что они не видели в этом небе? Можно подняться выше, и им откроется сияющая голубизна небес, а облака будут стелиться под ними, словно бескрайняя снежная равнина. Можно спуститься ниже, и реальность обернется пасмурным днем с проплывающими под ними людскими поселениями. Они множество раз летали вместе и так, и эдак, Инга обожала летать, но его она обожала куда сильнее, и сейчас ей было все равно — как, куда и зачем. Ей нужен был Анхен. Только Анхен.

Ее платье слишком закрыто, но его руки давно уже нащупали молнию в боковом шве, и его пальцы ласкают ее грудь, сжимая, оглаживая, теребя. Зачем, о, зачем он так дразнит ее, если сам сказал, что все равно не сможет быть с ней? И она точно знает, что действительно не сможет, он не выносит алкоголь, совершенно, а в ее крови сейчас его столько плещется! И ведь подумать только, она выпила впервые в жизни. С Анхеном она не могла, а до Анхена слишком маленькая была, ей и не наливали. А после Анхена… а не было ничего после Анхена, она заставляла себя не быть: не думать, не чувствовать. Загружала себя все дни напролет — работа, учеба. Каждый день, без выходных. Чтоб хватало сил лишь доползти до кровати. Чтоб даже на сны — сил уже не было. А сегодня — она хоронила свою любовь. Все пили за ее диплом, а она — за то, что ушло и не вернется.

А он — вот вдруг взял и вернулся. Да, всего на один день, но чудо свершилось, он о ней вспомнил и вернулся. И ей все равно — почему, зачем, и как больно будет, когда он вновь уйдет. Главное — что сейчас он здесь, с ней, и она может обнимать его, целовать, трогать. Вот только — почему сегодня? Почему не вчера или не на три дня позже? Почему он пришел в тот единственный день, когда она не сможет поделиться с ним своей кровью, а значит — и плотью? Ведь не было ничего, что она хотела бы сейчас более страстно.

— Давай снимем это, — хрипло шепнул ей Анхен, и она согласно кивнула, действительно, платье только мешало. Пара судорожных жестов — и оно тоже летит назад, а она наконец-то может ощутить его ласку всем своим телом. Инга привстает на коленях, тянется к нему, опираясь на его плечи, и его губы касаются ее обнаженной груди.