Пикник у Висячей скалы

Последний выход в свет Рега Ламли сопровождался таким жарким интересом со стороны общественности, что после смерти молодой человек превратился едва ли не в феникса, восставшего из горящего отеля. Магазин в Уоррагуле, где он пятнадцать непримечательных лет работал, спорил и разглагольствовал, закрыли на полдня в связи с похоронами брата и сестры Ламли – неизвестно, оценил бы такой жест покойный, который наконец лишился возможности высказывать свое мнение.

В предыдущей главе мы наблюдали, как пять недель спустя в городском отеле буквально сгорела дотла одна часть из сети событий, что начались у Висячей скалы. В выходные, когда случился пожар, еще один сегмент постепенно двигался к завершению среди горных туманов Лейк-Вью. Майк провел в городе почти неделю, а Фитцхуберты вернулись на зиму в Турак, но затерявшееся письмо от солиситора вынудило его провести пару дней у горы Маседон. Альберт встретил приятеля на станции Маседон вечером в субботу, двадцать первого числа; более того, поезд Майка прошел в нескольких дюймов от поезда Ламли, направлявшегося в Мельбурн. Когда повозка ехала по аллее из каштанов, уже оставшихся без листьев, начался едва заметный мокрый снег.

– Да, зима в этом году рано, – сказал Альберт, поднимая воротник. – Неудивительно, что богачи уезжают отсюда до следующего лета. – В доме светились всего несколько окон, хотя обычно его фасад был залит огнями. – Кухарка еще не уехала в отпуск, а Бидди направились в Турак вместе с семьей. Твоя прежняя комната готова, дрова в камине. – Он ухмыльнулся. – Ты же знаешь, как их разжечь? – В холле мерцала одна тусклая лампа, через открытую дверь гостиной виднелись укрытые диваны и стулья. – Не слишком радостная обстановка, да? Давай-ка ужинай и спускайся в конюшню, у меня там есть бутылка грога – полковник подарил в день отъезда.

Однако Майк чувствовал себя уставшим и подавленным и пообещал прийти только завтра.

Дом в Лейк-Вью, лишенный ежедневного присутствия хозяев, выглядел безжизненным. Он существовал только в качестве удобного места отдыха для тети и дяди и не имел собственной индивидуальности. Сидя с подносом у огня, Майк вяло жевал кусок мяса и предавался размышлениям о разнице между Лейк-Вью и Хэддингем-Холлом, чьи увитые плющом стены стояли и простоят сотни лет, господствуя над жизнью последующих поколений Фитцхубертов, которые сражались и погибали за свою норманнскую башню.

На следующее утро письмо солиситора оказалось там, где Майк и ожидал его найти – в дальнем углу ящичка стола в гостевой комнате. Было воскресенье, и, так как Альберта ждала загадочная встреча по поводу лошади на какой-то далекой ферме, Майк провел большую часть дня в бесцельном блуждании по участку вокруг дома. В полдень клубившийся туман поднялся, и стал виден сосновый лес на фоне светло-голубого неба. После обеда, когда судорожно пробились бледно-желтые лучи солнца, он пошел к дому садовника, где Катлеры встретили его объятиями и угостили горячими лепешками и чаем на уютной кухоньке.

– А как поживает мисс Ирма? Нам так ее не хватает!

Майк признался, что не видел ее в городе, но, судя по всему, во вторник она отплывает в Англию. При этих словах на лице миссис Катлер отразилось искреннее беспокойство. Едва гость ушел, мистер Катлер, восприимчивый, как и многие люди, живущие в близком контакте с природой, спокойно заметил:

– Я-то считал, что между ними что-то есть. Очень жаль!

Его жена вздохнула.

– Ушам своим не поверила, когда он заговорил таким равнодушным тоном о моей бедной девочке.

В сумерках Майк направился к озеру, где сухой перестук камышей и голые ивовые ветви, прикрывающие небольшую бухточку (летом служившую тенистой стоянкой для плоскодонки), наполнили его тревожной меланхолией. Лебеди исчезли, от водяных лилий остались только темно-зеленые листочки на мрачной поверхности. Дуб, под которым летним днем Майк видел пьющего воду лебедя, тянул голые ветки к небу. Вдалеке слышался шум ручейка, стекающего из леса под деревянным мостиком. Его звон лишь подчеркивал неподвижность и тишину бесконечного дня.

Закончив ужин, Майк взял керосиновую лампу, всегда висевшую в боковом проходе, и под мокрым снегом пошел в конюшню. В комнатке Альберта горел свет, в ожидании гостя ботинок держал маленькое окошко открытым. На столе стояла бутылка виски и два стакана.

– Извини, здесь негде разжечь огонь, но грог поможет согреться, а еще кухарка сварганила нам сэндвич. Угощайся.

Майк ощутил атмосферу гостеприимства и даже комфорта, неведомую в гостиной его тетушки.

– Будь ты женатым мужчиной, – сказал он, усаживаясь в сломанном кресле-качалке, – тебя бы называли радушным хозяином. Так пишут в женских журналах.

– Люблю удобно устроиться, когда есть возможность – если ты об этом.

– И не только… – Ему о многом хотелось поговорить, но Майк не знал, с чего начать. – Надеюсь, однажды у тебя будет собственный дом.

– О, вот как? Я быстро бы убежал, Майк, даже если бы хватило денег на то, чтобы остепениться и завести детишек. Как тебе городская жизнь среди важных шишек, нравится?