Что-то двигалось к ним из темноты. Алиса ткнула лучом. Женя едва не выронил огарок. Женщина в старомодном черном платье стремительно приближалась. Всполошившиеся тени ползли к своим источникам — марионеткам, маскам и манекенам.
«Это не мама, — подумал Артем. — И никогда не было мамой».
«Оно», — подумал мальчик вместо «она».
Соня взвизгнула. Алиса щелчком выбросила лезвие из рукоятки выкидного ножа. В подвале загрохотало — и внезапно женщина плюхнулась ничком, оказавшись плоской и ненастоящей, нарисованной на холсте. Скрывавшийся доселе Кирилл потирал ушибленную ступню. Это он бежал к пирамиде с картиной, да споткнулся о все ту же лошадку.
— Больно!
— Больно было бы, если б я тебе брюхо вспорола. — Алиса убрала нож в карман косухи.
— Дурак, — воскликнула Соня. — У меня чуть инфаркт не случился.
Женя подумал, отсмеиваясь, что нарисует Алису, полосующую ножом врага.
Кирилл разглядывал картину, найденную среди хлама. У изображенной женщины было костистое надменное лицо с явно неправильными чертами, и художник не стал льстить, выписав глаза разного размера, слегка скошенный тонкогубый рот. Шею обхватывал высокий оборчатый воротник, руки женщина сложила на груди: поза почти королевская. На мизинце виднелось тщательно выписанное колечко с красным камушком.
— Чего вылупилась? — спросил Кирилл. И, размахнувшись, запустил полотно в стену. Картина срикошетила, зацепила этажерку. Посыпались, оглушительно гремя, подсвечники, миски, домбра с отломанным грифом.
— Блин, — охнула Алиса.
Хлипкая этажерка запустила цепную реакцию, накренившись и рухнув на шкаф, который в свою очередь вывалил дребезжащее содержимое. Казалось, грохот был слышен по всему интернату, и в лесу, и на трассе.
— Валим, — скомандовал Кирилл.
Женя и Алиса проскочили мимо. Пробежала, комично сопя, Соня. Кирилл свистнул:
— Малой! Нам сейчас по жопе надают!
Вероятно, Женя обронил свечу, но она не потухла. Брат Оли освещал пламенем отражение и шептал. Совсем крошечный, зыбкий, словно в дымке. Внезапно показалось, что на постаменте стоит кто-то еще. Компаньон, второй шептун.
Женя окликнул с порога, поторапливая.
— Как знаешь, — сказал Кирилл, убегая за приятелями.
Чик. Чик.
Артем поднял голову.
«Но ты не моя мама».
В зеркале высокая женщина захрустела костями и протянула ему подарок.
13
Солнце взошло над лесом, и тени сосен, как пальцы скелетов, указали на ремонтируемый особняк. Из автомобилей выходили рабочие. На террасе Валентина Петровна руководила процессом, а в столовой поварихи обсуждали беспокойную ночь, полную шепотов и скрипов.
Коридоры были еще пусты, но в некоторых комнатах раздавались сонные голоса.
Алиса поерзала под стеганым одеялом.
Тихая колыбельная нарушила дрему. Вместе с ней явились странные мысли, образы на рубеже яви и сна.
Алиса перекатилась на спину, прогоняя сюрреалистические видения.
— Сонь, заткнись.
Заунывная колыбельная продолжала звучать, опутывать паутиной… тиной… липкой слюной…
На соседней кровати Соня крепко спала: ей снились черви, гробы и крысы в детской колыбели, а еще безногая старуха, целеустремленно ползущая по мху.
…Оля резко распахнула глаза — и лицо мамы пропало, испепеленное солнечным светом.
В комнате кто-то пел. Алиса бормотала, закрыв голову подушкой. Оля привстала и огляделась.
Женя замычал нечленораздельно, вяло отмахнулся не пробуждаясь. Нога свесилась с края кровати. Во сне он шел по опустевшей деревне и знал, что здесь живет старуха, придумавшая одну очень древнюю и поганую песню. Хотя на самом деле старухе напели ее в тайге очень древние и поганые голоса. Колыбельная, которую слышат иногда люди с грязными червивыми душонками, — и она овладевает ими.
Мертвые голосовые связки рождали песнь могильных червей, мелодию крыс и опарышей, а мальчики спали.
Чик.
Клок русых волос соскользнул с виска Кирилла, спикировал на пол, сквозняк загнал его под койку.
Чик.
На первом этаже детишки стонали во сне.
— Мамочка… — повторял слабо Дамир. — Баба поет…
Артем сидел по-турецки на постели. К груди он прижимал тряпичную куклу — полуметрового морячка. Морячок пучил большие блестящие глаза и улыбался широким вышитым ртом. Артем тоже улыбался.