Пиковая Дама – Червонный Валет

Затем она топнула изящной ножкой, стряхивая с высокого взъема белого сапожка на шнуровке снег и, более не говоря ни слова, поспешила на требовательный окрик стоящей неподалеку на посту гувернантки.

«Ах, пудра! Ах, кокетка! – против воли сорвалось в обиженной душе Алексея, но тут же в груди зазвучали другие струны: – Господи, но как она хороша! Какая прелесть… Какая душенька… Эх, жаль. Видел бы Гусарь… Доведется ли встретиться еще?..»

Расстроенный Кречетов, дергая перчатки, проследил цепким взором за уходящей беличьей шубкой. Мелькая коротенькими белыми сапожками, грациозно лавируя между отдыхающими, она торопливо перешла на другую сторону липовой аллеи и остановилась у беседки, под снежным куполом. Там ее дожидалась наставница с недовольным постным лицом иностранки, кутая свой шведский или британский нос в лисий воротник. Алексей видел, как гувернантка что-то выговаривала своей воспитаннице, и та, еще строже выпрямив спину и виновато склонив голову, покорно выслушивала нарекания.

– Вот старая вобла! Чтоб тебе повылазило да разбило!

Мрачный Кречетов, нервно пощипывая пробивающийся пушок на верхней губе, поймал брошенный в его сторону холодный и строгий взгляд гувернантки, до напряженного слуха долетело что-то рваное, с акцентом: «…возмутительно… должно быть стыдно! Еще военный… бонвиван… варварская страна… варварские обычаи!»

Сердце мучительно сжалось, когда он увидел, как прелестная барышня, так и не открывшая своего имени, под патронажем неумолимой бонны направилась к центральным воротам. Проходя стороной мимо продолжавшего стоять молодого человека, юница чуть-чуть, осторожно косясь, еще раз взглянула на Алексея. И он, конечно, поймал этот краткий взгляд прекрасных глаз. А потом они смешались с другими людьми и навсегда исчезли из жизни Алешки, как и тот одинокий солдат, что угостил его волжским табачком.

Удобный момент был упущен, и ему не суждено вернуться. Кречетов пал духом. Все ему стало не милым: ни резвые, скачущие в галоп звуки лихой польки, ни бравые оркестранты, ни яркие фонари, ни радостные лица на качелях, ни дразнящий желудок запах жареных пирожков… Мир рушился, и ему, Алексею Кречетову, в нем не было места.

«Как же так?.. Как же так?.. – терзался он, не находя себе места. – Только-только объявился, стал распускаться и расцветать подснежник настоящего счастья… и на тебе… Все… Все кончено, все в прах… Какой дурак! Какой стоеросовый, неловкий! Следовало настоять, найти правильные слова, добиться, а я в кусты… А еще романы о рыцарях, мушкетерах треплешь… Забил себе голову! Где ж твоя шпага? Мальчишка! Птенец! Теперь уж поздно после драки кулаками махать. Ах, если бы не путы проклятой “потешки”!.. Я бы выследил, где она живет, на какой улице, в каком доме… И придушил бы эту чертову шведку с рыжей “кларой” на плечах. Ведь насмерть встала между нами терновником… Бездушный синий чулок! Не тетка, а гильотина! Еще и с кадетом меня перепутала, дура…»

Алешка сжал было кулаки, напрягая мышцы тренированного тела, но вдруг почувствовал жгучий прилив стыда за свою случайную, по-детски глупую мысль.

Но время было бежать в училище. И он собрался было уже рвануть на бульвар, ловить извозчика, когда нечаянно обнаружил совсем рядом, у своих ног, там, где еще недавно стояла она, сиротливо лежавшую в истоптанном следами снегу оброненную беличью муфту. Точно завороженный, Кречетов склонился и бережно поднял девичью муфточку, встряхнул от снега и прижал к груди, как волшебный цветок. Нежно поцеловал, еще и еще… Лицо Алешки снова участливо пощекотал прохладой дымчатый ворс. От муфты пахло тонким, точь-в-точь как от нее, едва уловимым запахом сладкой ванили.

За чугунными воротами «Липок» распаренного бегом Алексея едва не сбила прогромыхавшая карета на высоких рессорах, с золоченым гербом на дверцах. В ней сидела седая матрона с густой, как ночь, вуалеткой, скрывающей половину лица. На козлах плечом к плечу с кучером – выездной лакей с холеными пышными баками, в цилиндре с позументом и при ливрее с рядком блестящих пуговиц; сзади, на запятках, стояли еще два бритых лакея в длинных пурпурно-золотых ливреях, тоже в цилиндрах и с галунами. За каретой на рысаке важно ехал какой-то чиновный франт в темной шинели с бобром и в треуголке с белым плюмажем, едва помещая свое солидное тело на узкой пролетке.

Переведя дух, Кречетов огляделся: в шагах тридцати от него галдело извозчичье племя, штурмующее богатых ездоков и не удостоившее его даже своим вниманием. Перепрыгнув через сугроб, Алексей решил сбежать вниз на разъезд, что был неподалеку и где можно было за гривенник добраться до дому, как слух его обжег пугающе знакомый голос:

– Эт-то что за фокус?! А ну немедля остановитесь, воспитанник, и ко мне! Какая наглость! Виданное ли дело!!