Пиковая Дама – Червонный Валет

Кречетов обмер, точно его хватило громом. Спина враз стала сырой, ноги чужими. В голове мгновенно вспыхнули и пролетели картины возможного наказания за «самоволку»: его, как пить дать, засадят в карцер, оставят на месяц без отпуска, а то и принудят еще в придачу неделю дежурить по корпусу – натирать мастикой паркет с перволетками, что для «старика» его выслуги – великий позор.

А между тем этот властный, не терпящий возражений, с характерным грассирующим ферматным «эр-р» голос принадлежал, как назло, ни больше ни меньше, самому директору училища господину Соколову, к которому четыре года назад Алешку за руку привел Злакоманов. Михаил Михайлович (или «Мих-Мих», как прозван был потешными глава училища) был человек степенный, рассудительный, даже улыбчивый, но с закидливостью и той редко встречающейся у людей чертой, когда из ничего, казалось бы, на пустом месте, мог вдруг взорваться феерическим ядром и с беспощадной казарменной жестокостью наказать как воспитанника, так и педагога. Один плюс к этому обстоятельству заключался, однако, в такой же быстрой отходчивости Соколова. Вчера он был лютым врагом, назавтра мог угостить чаем с лимоном и помочь в решении того или иного вопроса. Тем не менее душу Кречетова этот аргумент сейчас согревал мало.

– Эй! Вы оглохли?! Немедленно доложитесь, милейший! Ах ты, мер-рзавец! Ну я тебя! – ближе и громче прозвучал налившийся раздражением голос.

Счет времени пошел на секунды. Алексей на миг обернулся в сторону невесть откуда взявшегося Соколова, скроив при этом невообразимую обезьянью рожу, свистнул «сивого дурака» потрясающему тростью Мих-Миху и ловко махнул через высокий снежный бордюр, набросанный дворником. Вскочил без «здрасьте-извольте» в проезжавшую рысью пролетку и крикнул в ухо лихача: «Жги на полтинник! От смерти летим!»

– Пошел! Пошел, стервец! – зычно заорал ямщик и так наддал хлыстом вороного, ровно за ними и вправду неслась по пятам крылатая смерть.

Не доезжая двух кварталов до училища, Алексея окольцевала другая тревога. Денег в кармане было в обрез: два двугривенных да чуток медяков. С таким добром в лихие сани не садись – вылетишь пробкой, костей не соберешь. По таким грошам лови помойного золотаря с хромым «кабысдохом» да шагом труси по обочине.

– Здесь придержи, братец, – как можно увереннее распорядился он.

– Тпр-р-ру, черт окаянный! Тпр-ру-у, змей! – натягивая расцвеченные латунной клепкой вожжи, гыкнул на разлетевшегося рысака ямщик. – Да стой ты, зараза, мордой торкаешь! Щас я тебе продую ноздри!

Завизжали, заплакали полозья, вразброд трякнули бубенцы под дугой, пролетка обиженно заскрипела, дрогнула и остановилась возле покосившегося колодца.

– Пошто так, служивый? Кажись, не доехали? Тебе како место-то надо? – удивилась схваченная инеем черная борода и кольнула недоверчивым взором озябшего седока.

– К тетке зайду… Тут недалече, давно обещался… – легко соврал Кречетов, крепко стыдясь сознаться ямщику в отсутствии денег.

– Тьфу, еть вашу мать! Ну, так я и думал! Вот и вози вас, щеглов! – зло матькнулся сквозь редкие зубы ямщик. – Я ведь за полтину рысака жарил. Тамось у «Липок» без почину рысил… – завел свою застуженную песню ямщик.

– Сколько с меня? – Алешка сунул для форсу руку в карман, в которой и без того давно уже были зажаты все его деньги.

– А сколько не жаль, паря… Овес нонче в цене. Плюсуй за скорость, чай, не на кляче мерз… Ты знаешь, почем рысак сей? Тут ить ковось я спымаю, по твоей милости? Назад-то порожняком пойду.

– Тогда держи двугривенный и помни мою щедрость. – Кречетов с достоинством бросил в лопатистую ладонь серебряную монетку.

– Да ты не шутишь ли часом? Это ж грабеж! – выкатив от возмущения свои хамовитые оловянные глаза, зыркая то на двугривенный, то на невозмутимого пассажира, задыхаясь от жадности, прохрипел здоровущий детина.

– Радуйся, что я при тебе, дядя. А то ведь знаешь, как бывает: везешь, везешь, глядь – а седачок прыг с саней, шмыг во двор, да в проходные ворота юрк! То-то, мотай на ус.

– Ах ты, сучонок! Блоха на аркане! Я-ть тебе сейчас покажу, сопля ты синяя, «прыг» да «шмыг», скок да поскок! – взревел вконец ошалевший от прыти юнца ямщик. Его тяжелая рука хотела с плеча сгрести Алексея, но… поймала лишь воздух.

Кречетов в мгновение ока слетел с седушки и, подскочив к вороному, что было силы тыкнул его в курящийся паром круп Митиным перочинным ножиком, который по-прежнему, как талисман на счастье, таскал в кармане.

Жеребец, отродясь не ведая таких «цыганских» шпор, взвился на дыбы, черным пламенем разметав гриву, щелкнул зубами по кованым грызлам и, содрогаясь каждым мускулом, бешено швыряя ошметья снега под передок, понес, как вихрь, под гору орущего на него благим матом ямщика.

– То-то народ попугает, лихач! – присвистнул вдогон Алексей. – Пошарахается нынче от него и мужик, и баба. Завтра весь берег трещать будет про полоумного ямщика, вот потеха.

* * *