Пилат

Во всяком случае, народ Иерусалима никогда не слышал учения Христа из его собственных уст, и о более глубоком смысле этого учения народ не знал ничего. Лишь два представления могли быть связаны с личностью этого Спасителя и могли стать поводом к выплескиванию накопившихся страстей: его появление как мессии в условиях войны, то есть как того, кто уничтожит чужестранных угнетателей, — с одной стороны, и с другой стороны, как того, кто искоренит несправедливость и установит в стране справедливость. Во все времена бедные слои населения под справедливостью понимали в основном следующее: устранение богатства богатых и его распределение среди бедных, желательно при одновременном ограничении права на ограбление, так как в рамках ограбления можно было опять же достигнуть известного неравенства при распределении, — и не в собственную пользу. Поэтому следует предположить, что высказывания Христа по этому поводу влияли на сознание масс и истолковывались этими массами, как им хотелось».

«Если мы хотим остаться при Вашей концепции, — сказал кардинал, — нам придется национальный мотив выдвинуть на первое место; и действительно, судебная процедура уже до того, как в нее вмешался Пилат, была совсем урезана. Только как вы тогда объясните, что обвинение исходило от Синедриона? Эта власть, во главе которой стоял первосвященник, осуществляла, так же как Пилат в пользу Рима, наместничество в пользу Яхве, настоящего властителя. Эта власть была настоящей представительницей иудейского народа, и ее господство было очень чувствительно ограничено римским прокуратором. Поэтому нельзя принять априори, что эти круги при явном национальном подъеме стояли на стороне римлян и своим угнетателям оказывали политические услуги. Скорее, следует искать причину их враждебного поведения по отношению к Господу на религиозной основе и предположить, что они в персоне Господа старались увидеть опасного сектанта, и во всяком случае и прежде всего для них самих, сделать его безвредным. При этом у римского прокуратора дело не дошло до смертного приговора; и поэтому они пришли к жалкой, но тактически правильной мысли очернить Господа, как якобы совершившего государственную измену перед Римом».

«Существовало множество иудейских сект, — сказал верховный судья, — и со временем сектантство принимало в рамках иудейства все большие размеры, так что о них, сектантах, можно сказать то же самое, что про наших собственных галицийских иудеев: даже если в доме жил один-единственный иудей, в доме было по крайней мере два или три различных направления иудейской веры. Получалось приблизительно так, как сейчас обстоит дело с холдинговыми компаниями в княжестве Лихтенштейн, где уже давно холдинговых компаний больше, чем жителей. Но так или иначе: неизвестно, чтобы в то время Синедрион применял против сект драконовские меры, не говоря уже о том, чтобы против одной из них прибегали к помощи римлян, и чтобы Рим также выступал бы против какой-либо религии, которую исповедовали его граждане…»

«Только против Христа, — сказал кардинал, — выступил Синедрион, и только против христиан выступил Рим».

«Конечно, — ответил верховный судья, — но какие были для этого причины? Секты, несмотря на все их особенности, всегда находились в рамках закона Моисея, и то же самое делали последователи Иисуса. Христианство и протестантизм, так сказать, тоже противостояли друг другу, и именно потому, что они произошли из иудейства и католицизма, которые противились собственному реформаторству, в конце концов произошел разрыв. Первоначально Лютер и Христос были всего лишь реформаторами и не были основателями религий. В Евангелиях говорится, что Христос время от времени противился рабскому следованию формалистическим указаниям. Но ни в коем случае этими незначительными отклонениями от иудейской ортодоксии нельзя объяснить такие экстремальные нападки на Спасителя. Иисус никогда не прерывал связи с Ветхим Заветом, даже сам Павел не заходил так далеко, чтобы разорвать эту связь. Первым попытался это сделать Маркион, но с ним вели серьезную войну, исход которой долгое время не был ясен».

«Тогда, — сказал кардинал, — я настаиваю на том, чтобы Вы объяснили, почему первосвященник захотел осудить национального героя любой ценой».