Ответ двусмысленный, поскольку он отрицает и в то же время подтверждает царственное положение. Древние толкователи, начиная с Аврелия Августина и Иоанна Златоуста и заканчивая Фомой Аквинским, сходятся во мнениях по этому вопросу. Как утверждает Августин, Иисус сказал вместо «не в мире сём (поп est in hoc mundo)» «не из мира сего (de hoc mundo)»; а Златоуст поясняет: «’’Царство моё не из мира сего” означает, что зиждется оно не на мирских делах и выборе людей, но что оно происходит извне, то есть от Господа Бога». Фома же добавляет: «Говоря, что Его царство не здесь, Он имеет в виду, что начало его не в этом мире, и всё же оно здесь, ибо оно повсюду (est tamen hic, quia ubique est)».
Следовательно, Пилат не ошибается, повторяя: «Итак, Ты Царь (оикоип basileus ei sу)?»[36]. Ответ Иисуса внезапно переносит тему разговора от Царства к истине:
Ты говоришь, что Я Царь (sy legeis oti basileys eimi ego). Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине (ina martyr eso tei aletheiai); всякий, кто от истины (ek tes aletheias), слушает гласа Моего[37].
И здесь Пилат произносит то, что Ницше назовёт «тончайшим высказыванием всех времён (die grosste Urbanitat aller Zeiteri)»: «Что есть истина (fi es fin aletheia)?».
В действительности вопрос Пилата, в котором принято видеть ироничное проявление скепсиса (именно с этой точки зрения Шпенглер противопоставлял факты — Tatsachen, поборником которых был Пилат, истине, посланником которой был Иисус) и даже издёвку («аристократическая насмешка», с которой, как пишет Ницше, «римлянин» уничтожил бы Новый завет — Антихристианин глава 46)[38], вовсе не обязательно таковым является. Более того, этот вопрос едва ли выделяется как «чужеродное тело» (Demandt, р. 86) в своём контексте, который — важно об этом не забывать — представляет собой контекст судебного процесса. Как предполагает Фома в своём комментарии, Пилат, поняв, что Царство Иисуса не связано с этим миром, хочет услышать истину и пытается узнать всё о царстве, о котором свидетельствует обвиняемый (cupit ventatem scire ас effici de regno eius): его вопрос — не об истине в целом (поп quaerens quid sit definitio ventatis), а о той конкретной истине, которую Иисус, кажется, имеет в виду, но суть которой префект не может уловить. Здесь сталкиваются не истина со скепсисом и вера с неверием, а две различные истины или же два различных представления об истине. В Евангелии от Никодима допрос продолжается, и Иисус отвечает: «Истина от небес»[39]. И лишь на новом вопросе Пилата («Значит, нет истины на земле?») и на ответе Иисуса («Взгляни, как Тот, Кто говорит истину, судит теми, кто имеет власть на земле») дознание завершается (Moraldi, р. 572). Решение земного суда не согласуется со свидетельствами об истине.
с) (снаружи) В это мгновение Пилат вновь выходит (palin exelthe) из претории. Часто подчёркивается тот факт, что он специально не стал ждать ответа Иисуса (Бэкон написал с иронией: «What is truth?, said jesting Pilatus and would not stay for an answer»[40]; но ещё Фома Аквинский заметил, что он responsionem non expectavit[41]). Причину его неожиданного решения можно понять по восклицанию, обращённому к иудеям: «Я никакой вины не нахожу в Нем. Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?»[42]. Не считая подсудимого виновным, Пилат должен был либо объявить о невиновности (в римском праве для этого предусматривалась формулировка absolvo[43] или videtur поп fecisse[44]), либо приостановить судебное разбирательство и потребовать провести дополнительное дознание (стандартная формулировка в данном случае звучала как non liquef[45] или amplius est cognoscendum[46]). Однако он хочет разрешить дело, воспользовавшись пасхальной амнистией. В течение всего судебного процесса — над этим фактом стоит задуматься — Пилат постоянно пытается уйти от вынесения приговора. Даже в конце, когда префект уступает бурным и настойчивым требованиям иудеев, он, как мы увидим, судебного решения не выносит: он ограничивается тем, что «предает»[47] (paredoken) обвиняемого евреям.