Читаем Пилат и Иисус полностью

Более того, не случайно в момент своей внезапной капитуляции Пилат возвращается к теме царствования Иисуса. Ведь, по сути, синедрион обвиняет Иисуса именно в мессианском притязании на царственность, которое евреи отвергают и которому Пилат снова пытается найти объяснение. Вопрос о Царстве Иисуса, будь оно земным или небесным, до конца остаётся открытым. И, в частности, поэтому последний довод первосвященников («Нет у нас царя, кроме кесаря»[57]) склоняет Пилата к тому, чтобы отдать Иисуса в их распоряжение.

Спор о царственности разгорается с новой силой, когда Пилат велит сделать надпись (titulus) на кресте: «Иисус Назарей, Царь Иудейский» (Ин. 19:19). Указывая на мотив приговора (Мф. 27:37), она вместе с тем словно свидетельствует о царственности. Надпись — titulus — в случае смертной казни должна была сообщать о преступлении, ставшем поводом к наказанию, однако Бонавентура в своём комментарии сравнивает её с гербом, на котором увековечивались победы кесаря–триумфатора, и потому называет её titulus triumphans[58] «Она прославляла Христа и позорила иудеев, ибо был он осуждён как преступник, но не был им, а напротив, был Царём» (Комментарии к Евангелию Св. Иоанна, XIX, 31)[59]. Ещё более необоснованно Кирилл Александрийский сопоставляет titulus с рукописанием, о котором сообщает Павел (Кол. 2:14–15[60]): «Пригвоздил Господь к Своему кресту и восторжествовал им над начальниками и властями» (Толкование на Евангелие от Иоанна, XII, 19, 19[61]).

Двусмысленность таблички не ускользает от первосвященников, и они просят Пилата изменить надпись: «Не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский»[62]. Здесь Пилат произносит своё второе историческое высказывание, которое будто бы опровергает не менее известную первую фразу об истине, тем самым сводя на нет все его предыдущие уловки и мнимый скептицизм: «Что я написал, то написал» (Ин. 19:21–22).

8. Во всём описании судебного процесса — и не только у Иоанна — есть одна глагольная форма, которая употребляется с такой навязчивой частотностью, что этот повтор нельзя назвать случайностью: раrеdoken («предал», лат. tradidit), во множественном числе paredokan («предали», лат. tradiderunt). Можно предположить, что ключевое событие в Страстях Христовых — это не что иное, как «передача», «предание», «традиция»[63] в первоначальном смысле слова. Для этой цели в тексте сосредоточены все формы глагола paradidomi. Первый акт предания — сцена, где Иуда, поцеловав Иисуса, «предал» его иудеям (Мф. 14:10). В латинской версии Евангелия от Матфея (Мф. 27:1—3) эти глаголы чередуются почти как внутренняя рифма или аллитерация: ut eum morti traderent[64] […] et tradiderunt Pontio Pilato[65] […] Judas qui eum tradidit[66]. Иуда в Евангелии выступает по определению как «тот, кто предал», «предатель» (ho paradidous, лат. qui tradebat eum, Ин. 18:5); то же в Евангелии от Марка (.Мк. 3:19): «Иуду Искариотского, который и предал Его (bos kaiparedoken autori)» и в Евангелии от Матфея (Мф. 10:4): «который и предал Его (ho kaiparadous autori)».

В свой черёд иудеи «предают» Иисуса Пилату: «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе» (см. также Мк. 15:1; Мф. 27:2), а по завершении суда Пилат предаёт Иисуса иудеям на распятие.

На тот факт, что «предание» значимо с теологической точки зрения, впервые обратил внимание Карл Барт. Земной «традиции» Иисуса в точности соответствует небесная традиция, о которой упоминает Павел: «Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал (paredoken) Его за всех нас» (Рим. 8:32). Иисус осознаёт эту традицию и открыто о ней говорит: «Сын Человеческий предан будет (paradidotai) в руки человеческие и убьют Его» (Мк. 9:31); «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал (edokeri) Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:16). В этой теологической перспективе земное «предание» — «предательство» — Иуды, а затем иудеев и Пилата как будто исполняет божественное «предание». «Поступок Иуды следует понимать не как проявление зависти и уж тем более не как некую силу тёмного царства, воздействующую вопреки божественному замыслу, но с самого начала и до конца как неотъемлемую составляющую Божьей воли. Действуя по собственному желанию, Иуда совершает то, что было угодно Богу. Ведь и он — а не только Пилат — является executor Novi Testament[67]» (Barth, p. 559).

Перейти на страницу:

Похожие книги