Пилат и Иисус

Герменевтический метод, которого мы здесь придерживаемся, заключается в том, что Пилат осуществляет свою теологическую функцию лишь будучи историческим персонажем и, наоборот, он является историческим персонажем постольку, поскольку выполняет теологическую функцию. Исторический персонаж и теологическая личность, юридический процесс и эсхатологический кризис накладываются один на другой, и только в этом наложении, только в их «совмещённости» они открывают истину.

13. Однако именно с этого момента всё усложняется. В официальном переводе последняя сцена суда описывается следующим образом: «Пилат, […], вывел вон Иисуса и сел на судилище (ekathisen epi tou bematos, лат. sedit pro tribunali)»[78]. Но в экзегетической традиции, находящейся под влиянием Иустина Мученика (1–я Апология, XXXV, 6), а также у авторов Нового времени, например у Гарнака и Дибелиуса, ekathisen рассматривается как переходный глагол: «Вывел вон Иисуса и посадил его на судилище». Пользуясь той же трактовкой, Евангелие от Петра (3:7) сообщает, что иудеи «облачили Его в порфиру и посадили Его на судейское место (ekathisan auton epi tou bematos knseos), говоря: “Суди праведно, царь Израиля (dikaios кппе, basileu tou Israel)”»[79]. Возражение, что для наличия переходного значения глагол должен сочетаться с существительным в винительном падеже (autori), отпадает, если учесть, что глагол ekatisen легко может относиться к слову «Иисус (Iesoun)», которое предшествует глаголу. То, что Иисуса посадили на bema, следует и из версий Марка и Матфея, согласно которым непосредственно перед распятием Иисуса одели в багряницу и, дав ему в руку трость вместо жезла, приветствовали его как Царя Иудейского. Иустин описывает аналогичную сцену, где иудеи, посадив Иисуса на bеmа, в насмешку предлагают ему, как царю, сыграть роль судьи: «Суди нас!». Пилат же не садится на судейское место, что вполне сообразно с его действиями, ведь он не выносит приговор, а лишь «предаёт» Иисуса. Если это так, тогда — как отметил Бикерман — не только обсуждение, продлившееся предыдущие пять часов, но и всё то, что происходит в шестой час, не имеет никакой процессуальной значимости.

Действительно, здесь сталкиваются два суда и два царства, и им не удаётся прийти к компромиссу. И тем более неясно, кто кого судит: тот ли судья, кто по закону наделён земной властью, или судья — тот, над которым издеваются и который является представителем Царства «не от мира сего». Но возможно, что ни один из них на самом деле судебного решения не принимает.

14. То, что судил не Иисус, совершенно явно, исходя не только из его положения обвиняемого, но и из его слов. Категорическое неприятие суда в любом его проявлении является важнейшей составляющей его учения: «Не судите (те krinete), да не судимы будете!» (Мф. 7:1), — и откликом на это высказывание звучат слова Павла в Послании к Римлянам (Рим. 14:3): «Не осуждай (те krineto)!». Однако нагляднее всего теологическая основа этого запрета выражается в том же Евангелии от Иоанна: «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир ( ina krint), но чтобы мир спасён был (ina sothe) чрез Него» (Ин. 3:17). Здесь же завет «Не судите!» (вновь повторяющийся в Ин. 3:18: «Верующий в Него не судится») находит своё объяснение: вечное не желает судить мир, но желает спасти его; суд и спасение несопоставимы, до скончания веков они по очереди исключают друг друга.

Но если это так, то почему необходимо подчинить решению судьи того, кто не судит, и почему вечное Царство должно быть «предано» суду царства земного?

15. Данте упоминает Пилата в «Монархии» (II, 12). И делает он это для того, чтобы примирить божественный замысел спасения с судом наместника кесаря, духовное Царство Христа — с мирским царством Рима. Потому его доводы должны подтвердить правомерность — как юридическую, так и теологическую — суда Пилата. «И если Римская империя существовала не по праву, — пишет он, — грех Адама не был наказан во Христе»[80]. То есть для искупления греха человечества необходимо, чтобы Христос предстал перед судом и был наказан судьёй, имеющим законную власть над всем родом человеческим.