Пилигрим

– Все время монолога Симонова, красноречивого и многообещающего писателя, жена советского писателя, сидя подле него, отрицательно мотала головой, поджимала губы, показывая, что нет, нет, нет, ни в коем случае, Иван Алексеевич, не соглашайтесь, вас обманывают, ну, и так далее. Ей было двадцать шесть лет, девочка, красавица, актриса, карьеристка, конечно, и вот на тебе. Когда Симонов вернулся в Москву, он разошелся с нею. Говорят, очень любил ее. Валю эту лишили по возвращении ролей в кино, из театра она ушла, сильно пила, умерла в одиночестве. Надо выпить за эту Валю, за ее судьбу, давай, Берта, давай, – женщины чокнулись кружками с недопитым чифирем и отпили по большому глотку.

На улице прекратился дождь, на кухне было свежо и прохладно. Вместе с дождем куда-то ушли шумы, сопровождавшие его. «Все кончилось, надо уезжать уже, сколько можно», – подумала Берта не настойчиво. «Я хочу позвонить в Иерусалим мужу, попросить его кое о чем, только я хочу заплатить за звонок, Лида», – сказала Берта. Было 3 часа 20 минут утра. Самое время для звонков на дальние расстояние. Лида посмотрела на нее возмущенно: «Ты что, девка, совсем обалдела, что за мысли», – говорило ее лицо.

Сейчас в Иерусалиме 2 часа 20 минут утра, подходит для разговора с мужем. Берта соскучилась по этому человеку, по его рукам, по его телу, по его запаху, признавала это в себе, удивляясь. Лида, еще раз отмахнувшись гибкой рукой от намерений Берты – «за кого ты меня принимаешь, мать» – поднялась и принесла из гостиной телефон на проводе, установив его с некоторым шумом на столе перед Бертой.

Сама Лида облокотилась о подоконник и стала смотреть на дерево у дома с мокрой шумящей на порывах ветра листвой, на мокрые крыши автомобилей, припаркованных у дома. Патрульная полицейская машина стояла на углу, перед моргающим светофором, заехав на тротуар правыми колесами. Кажется, ажаны отдыхали или ждали с поличным преступников, которых все не было. За перекрестком виден был тупик с воспаленным в угольной тьме желто-синим фонарем. Никаких шлюх, никаких ссор, никаких правонарушений, очень тихо. Мокрый прошедший день и не менее мокрая черная ночь ничего хорошего не обещали. Лида догадывалась, о чем Берта хочет говорить с мужем.

Берта набрала номер и Зеев ответил сразу, как будто сидел у телефона и ждал звонка. Наверное, так и было на самом деле. А что?! 2 часа 20 минут утра. Муж не удивился звонку в такое время, он привык к ней, ждал от нее любого поступка.

– Сходи на улицу Иса Браха, там в шхунат (квартале) а-Бухарим, где твой отец жил, помнишь, мальчик мой, там живет цадик Ицхак (Кадури), к нему очередь увидишь сразу, и спроси у него то, что я тебе сейчас скажу. Давай быстро, потому что чужой номер, неловко время тянуть. Я прилетаю через три дня, соскучилась, как дети-то? – о детях она помнила, но спросить удалось о них только в конце разговора.

– Все в порядке, девочка моя. Дети и я очень ждем тебя, надоело одиночество всем, вообще, все сделаю сразу, все выясню, позвони вечером, целую тебя всю, – сказал ей муж. Теща, сестра и наемная женщина помогали ему с детьми все это время.

– Очень кстати ты меня целуешь, я тоже тебя целую изо всей силы, – Берта повесила трубку, поставила отточие до завтрашнего ответа. Она выдохнула – «кажется, все сделала, нет?» – поглядела на наручные часы, которые он подарил ей на пятую годовщину свадьбы. «Две минуты говорила, а кажется, что час. Но хоть не ввела Лиду в расходы», – подумала она, очень довольная разговором и возбужденная им. Ее телефонный разговор с мужем не походил на дуэль. Она подумала об этом, между прочим, с каким-то необъяснимым удовольствием.

Лида обернулась к ней от окна. Не было ей покоя, а ведь возраст уже поджимает. Или 37 это ничего? Или все только начинается? Неизвестно, но чувство справедливости, учительское желание научить всех, бешеная энергия этой женщины были неукротимы.

– Ты скажи мне, Берта, неужели ты всю жизнь хочешь заниматься переписью ржавых подсвечников, семисвечников и тому подобного, неужели? Я не лезу в твою жизнь, но все-таки, а, – голос у Лиды был усталый, силы у нее кончались, но она звучала заинтересованно.

– Не вижу в своей жизни ничего, что хотела бы изменить. Но мы потом поговорим с тобой, хорошо? – спросила Берта. Она вдруг захотела спать. События этого дня превосходили ее силы и возможности в несколько раз.

– Про Бунина еще помнишь? Кто он и что с ним стало? – Лида уже поднялась на ноги и, облокачиваясь о стол двумя руками, ждала ответа.

Берта отвечала ей тезисами, как на уроке в американском колледже, она тоже была не лыком шита:

– Русский поэт, лауреат, эмигрант, аристократ. Иван Бунин, жил в Париже. Сталин хотел его вернуть в СССР после войны, ему обещали златые горы, всенародную любовь, молоденькая жена Симонова Валя на ужине показывала Бунину, чтобы он этого не делал ни в коем случае. Он поехал тогда в Москву?

– Нет, конечно, он не был дураком, этот Бунин. Вернувшись в Москву из Парижа, Симонов разошелся с Валей, она спилась и умерла, потеряв все.