Пилигрим (СИ)

- Ах, тебе ли не знать сказанное до нас - все, что сверх необходимого, то от лукавого! И одной трубки довольно, чтобы расслабить члены мои и затмить мысль призрачными гуриями, что в одеяния как бы из дыма облачены, и поют мне одному песни сладкозвучные на языках неведомых, и играют глазами, как рыбы в пруду, и проплывают предо мною в танце плавном, неспешном...

- О господин, не прикажешь ли привесть к тебе танцовщиц и музыкантш, дабы пред тобой представили они мистерию и играли игрища из жизни героев и богов, и услаждали взор твой и душу твою?

И я приказал.

31

Знай же доподлинно, что парадоксальное вплетено в ткань нашего земного существования куда изобильнее, нежели прямое и ясно понятное, отчего наши мысли и поступки, ими руководимые, оказываются столь непоследовательны и непредсказуемы. Возможно, именно в этом скрыта великая господня мудрость, заставляющая человека применять знание, а не догму, для выживания своего. Сколь часто представлялось наблюдать мне, что называемое так по природе своей оказывается его полной противоположностью, хотя, казалось бы, названное горячим должно обжигать, а именуемое справедливым должно соответствовать закону человеческому и божескому. Ан нет.

Возможно, и в этом немалое число образцов привести способно, для предмета материального такое справедливо, потому что его сущность проста и по большей степени однозначна - железо в воде тонет, потому что тяжестью исполнена субстанция его, а вода имеет свойство любую, самой прихотливой фигуры форму без пропусков заполнить, потому что в его субстанции нету твердости, но и в том и в другом следует оговориться: "только в определенных обстоятельствах, а не всегда и не вечно". Рассуди сам - не из железа ли, что тонет, делают гигантские пароходы, что плывут сквозь океан и доходят от Хинда до Альбиона за два-три месяца пути? И покажи мне способ, чтобы твердую от холода воду в виде льда поместить в узкогорлый кувшин и заполнить его без остатка? И ведь это сказано лишь относительно предметов, которые философически просты, потому что в них одна материя, и ничего более. Что уж говорить о категориях умозрительных!

В писании сказано, что женщины свободного звания и истинной веры предназначена судьба: быть мужниной собственностью, скромностью украшаться, вожделения не производить, рождать детей и рачительно дом вести, что на деле значит заточение ее на женской половине дома на всю жизнь с мужчиною, которого она до свадебного празднества даже и не видала и, в лучшем случае, знала о его существовании со слов родственников своих. Слово мужчины - что в девичестве, что в замужестве - станет единственным ее законом, непреложным настолько же, насколько непреложен закон, по которому лето приходит после весны, а не наоборот. Если ему заблагорассудится, сошлется он на в Аль-Коране изложенное и возьмет себе еще жену, и еще, и так до четырех, или же устроит ей развод по одному слову своему, и высказать или поделать что против она не вольна. Там, на женской половине, пройдет ее молодость, и она вступит в зрелость, и не выходя за пределы двора, там же испустит она дух, и жизнь ее вся осуществится в четырех стенах, что почему-то именуется свободой женщины, только где здесь свобода, пусть даже только свобода воли или свобода выбора? Есть и другой пример, касательно женщин из невольниц, по крайне мере, про некоторых из них. Известно же, и в адате, и в шариате, и суфии то же говорят, что невольница есть вещь, принадлежащая хозяину, и ее отличие лишь в даре речи, которым она с рождения наделена, в остальном же она есть бессловесная и бесправная, и если владельцу сие кажется необходимым, распорядится он телом, и приплодом, и самой ее жизнью, как ему требуется, вопрос же приемлемости обращения в таком случае не стоит вовсе. От этого рабская участь почитается за наистрашнейшую, что только может выпасть человеку от судьбы по вине захватничества ли, войны ли или долговой кабалы. Но почасту доводилось мне встречать во многих местах невольниц, чьи хозяева наловчились извлекать доход из их особенных качеств и способностей, и хотя многие из них принуждены заниматься промыслом позорным, они же многие свободны в передвижении своем хотя бы и в пределах города одного, и в завлечении денежного клиента, и в свободе нравов своих, да и во многом другом; пускай же иные предпочитают такого рода свободе гибель от рук своих, но есть, и многие есть, что в невольничестве свободнее, нежели замужние женщины.