Танец этот, как утверждают, был придуман африканской чернокожею рабыней по имени Без в честь Хатор, почитавшейся в Египте божественной крестной матерью всех ее жителей, а также и богинею плодородия, коя управляет урожаями, плодовитостью домашнего скота, изобилием рыбной ловли и охоты и наделяет младенцами тех, кто испрашивает их у нее, одновременно исцеляя и женскую, и мужскую немочь по этой части. Эта самая невольница Без прославилась тем, что танцевала всем гибким и подвижным телом своим целиком, а не так, как в обычае у других народов: вот, кельты танцуют одними ногами, отбивая в своем ривердансе безумную чечетку, тогда как руки и лица их остаются совершенно неподвижными и бесстрастными, или как индусы танцуют, жестами рук изображаю историю божественных приключений, застывая при этом надолго в одной позе; Без же танцевала так, как только в чернокожей Африке умеют, когда и руки, и ноги, и заостренные груди, и глаза, и сотни заплетенных косичек, и ожерелья из раковин и костей, и одеяния из луба, травы и шкур - все движется в едином диком, но гармоничном движении. А Без добавила в этот танец еще и движения животом, который стал танцевать как бы сам по себе, волнами изгибаясь, с боку на бок перемещаясь, а еще и кругообразно двигая пупком, чем и заслужила особенную милость Хатор. По поверьям же относительно танца этого, а в разных краях они разнятся, как ночь и день, танец такой есть исключительно сильное средство соблазнения, более даже действенное, чем истолченный в пыль носорожий рог, тайно в питье добавленный, а еще и проявление искренней чувственной радости и приносит удачу. Дабы Хатор умилостивить (впрочем, другие народы таким способом иных богов тешат, а некоторые так и совсем не видят в нем ничего священного, почитая за род обольщения и удовольствия), традиция велит танец танцевать босиком и на голом полу, а не по коврам, чтобы земля с ногой танцовщицы без помех соприкасалась и во вхождение входила. По той же причине, что Хатор покровительствует женщинам, а не мужчинам, костюм танцовщицы обязан не скрывать тела ее, а открывать искус ее женственности и привлекательности, отчего под покрывалами всеми других покровов, кроме украшений разных да красок - хны на пальцах и ступнях, рисунков на лодыжках, сурьмы на бровях да сливового дерева угля на ресницах - так и совсем нет, а драгоценности, что надеваются на нее, имеют вид изобилия мелких цепочек, прозрачных бусин, развевающихся шелковых шнурков да монеток, которые при движении не столько прячут, сколько дразнящее приоткрывают прелесть танцорки; излишне же при том говорить, что танцовщицы все как на подбор молодые и красивые, ибо старости иной удел и иное священнодействие, ведь и божественное покровительство у нее другое. А той порою танцовщица уже сбросила с себя вуали, олицетворявшие здоровье и плодородие, и осталась в трех последних одеяниях.
Сладострастное звучанье мелодии танца, посвящаемого плодородию и по этой причине пронизанной чувственностью и интимностью, так что сомнения души помимо воли побеждались зовом плоти, возбуждаемым кружением танцорки и ее недвусмысленными жестами, прекратилось, а уж на смену ему звонкоголосые струны кануна завели совместно с най стройную музыку, подчеркиваемую жестким ритмом на кимвале - это начался танец власти, где танцовщица изображает владетельного господина, распорядителя имущества, ценностей, земли, скота, а еще и жизней своих подданных, и в этой ипостаси танец ведет стремительно, а движения ее точны и энергичны. Взгляд ее наполнен гордостью и пронизывает окружающих, как бы прочитывая в их душе, подобно открытой книге, все доброе и все нечистое и сокровенное, и суд ее скор и беспощаден, и справедлив, и неумолим. Рука ее исполнена силою, способной менять само движение истории, и в иных местах сделать один поворот, а в иных - совсем другой, и, как в шахматной игре, где-то пожертвовать фигурою, даже если она и дорога, и кажется жизненно необходимою, а где-то бросить на приступ вражеской позиции все свои наличные силы и безоглядно атаковать и крушить противостоящих. Однако же ближе к окончанию действа сего послышались мне аккорды, в которых зазвучало Sic transit gloria mundi - и я осознал: с неизбежностью все пройдет и изойдет прахом, каковой силою бы не владел правитель под рукой своею, наступил черед его, и уже не спасет ни богатая казна, ни многотысячное войско, ни корабельный флот, ни боевые слоны в златотканых попонах; стрела судьбы не знает промаха и всегда находит цель свою. Недаром сказано ромеями: Нет ничего более определенного в жизни нашей, чем неизбежное окончание ее смертию, и нет ничего более неопределенного для нас, чем час прихода смерти нашей. Время отмеренное проходит, и Парка невидимая взмахивает лезвиями, дабы оборвать ее, и вот уже танцовщица скинула резким движением одеяние власти на пол, и властительность, присущая ее кратковременному действу, пресеклась навсегда.