Пилигрим (СИ)

-- Прости, мудрейший, за неприлежание мое, чему оправдания быть не может, но ведь сказано мудрыми: Горе как каменная ноша, ломает и сильнейших, - а ведь я лишь сегодня встал в круг камней, и голос мой слаб, и опыт мой невелик. Что же до твоих вопросов, скажу тебе и ответы, только мало мне придется найти для них хороших новостей. Что ж, очаг наш горит слабым огнем, да только не от того, что в небрежении содержится, а по причине малого количества дурного топлива - а у нас остался лишь мешок полусырого кизяка да немного саксаульного хвороста - и если сейчас жечь огонь хотя бы вполсилы от требуемого, не далее как к полуночи выйдет наше топливо светом и дымом и до утра не будет ни углей, дабы обогреть озябших, ни огня, чтобы отпугнуть зверье ночное, на охоту за кровью вышедшее. Оттого и топливо не прибрано в надлежащем порядке, что прибирать-то и нечего: почти что весь хворост забрали в набег наши воины, оставив нам то, что негоже самим показалось. А женщины и дети спят не в шатре, а под убогим навесом на драной кошме, так ведь и это потому, что ничего лучшего у нас больше нет, и того, что есть, на всех не хватает, вот и дети скрыты под навесом, а раненный лежит на камнях, и нечего, кроме одежд, положить ему под голову. Крааль не заперт, ведь некого запереть в нем, ни верблюдов, ни ишаков, ни отары нет внутри, весь скот уведен в набег для пропитания воинов и их сопровождающих отроков и женщин. Котел не чищен, ибо нет у нас больше ни котла, ни казана, ни иной медной посуды, одни пиалы да чашки для детей, а их женщины приводят в порядок после каждой еды. Оружие в готовности лишь у меня одного, женщинам его не положено, младенцам оно не под силу, старцам оно не по уму, а тебе оружия не поднять по причины слабости от раны, да и всего оружия - мой нож да мой лук, да двенадцать тростниковых стрел, из которых четыре с наконечниками из кованого железа, а восемь с бронзовыми, но все заострены, как для стрельбы в человека полагается. А что до ночных дозоров с караулами, скажу тебе - кроме меня и собак наших в карауле ходить больше некому, а мы не спим, как ты сам убеждаешься, а мои караульные помощники-собаки лежат по ветру и спокойны, так что внезапного набега людского либо звериного можно пока не опасаться, а уж против Аримановых козней, прости меня за упоминание его имени в ночной тьме, нам все одно не выстоять, так что не стоит их опасаться до поры. А во всем остальном принимаю вину свою на плечи свои и винюсь пред тобою, ибо оправдания мне нет и быть не может.

Склонивши голову, ожидал я суда мудрейшего, готовый принять кару от руки его, но лишь молчание, прерываемое по временам тягостным хриплым вздохом, было мне ответом. Так и не услышав слова порицания, осмелился я поднять взгляд и посмотреть в лицо Цви Бен Ари, и узрел его заострившийся лик, покрытый смертной испариной, и полузакрытые глаза его. Мудрейший сколько-то времени еще набирался душевных и физических сил, а потом сказал:

-- Делай, как должно, пользуясь тем, что есть, и не плачь, понапрасну роняя влагу в песок пустыни. Следуй же за тем, что внушается тебе, и терпи, пока всевышний не рассудит: ведь он - лучший из судящих! Что из того, что котлы увезли сильнейшие? Как знать, доведется ли им еще готовить плов в этих котлах, или же эти котлы приготовят плов из них самих? Судьба подобна арабской кобылице - сегодня ты в седле, завтра седло на тебе! Да только предсказать грядущее одному вседержителю способно, а если он не дал нам такого знания в бесконечной мудрости своей, так для того, чтобы безысходностью не уничтожить весь род людской. Оттого и предполагаем мы, но не знаем доподлинного, что будет, и живем, будто падаем в пропасть бездонную - нет конца тому падению, и нет нашей власти изменить его, и не знаем, где встретится нам каменное дно. Не жалей котла и не жалей барана, которого в тот котел положил бы. Смирись со случившимся и не оглядывайся на невзгоды - хуже они уже не станут, так что нечего о том и жалеть.