Пилигрим (СИ)

Люди караванные спали, как и положено в пустыне на биваке в неизвестном, хотя до времени благоприятствовавшем нам, месте, то есть: не снимая сапог, не расстегивая халатов, дозволялось лишь снять тюбетейки и покрыть ими лица, чтобы ночные кровососы не нападали на усталых путников, да распустить несколько пояса, однако снимать их и в сторону откладывать уже возбранялось, так как при неожиданном нападении человек со сна склонен запутаться в собственных одеждах и стать легкой добычею налетчиков. Кинжалы было велено из ножен вынуть и под правой рукой держать на случай надобности, а которые левшами уродились, каковых в караване насчитывалось не менее шести персон, тем велели положить клинок под левую руку, а паче случится налет, так под ногами не болтаться, ибо известно, леворукие на ступень ближе к нечистому, нежели все прочие, поскольку левая рука от дьявола, и хорошо весьма, если при рождении такого ребенка его темная половина оказывалась слабой, каким-нибудь мелким дэвом руководствуемой, который способен разве что не ко времени глаза песком запорошить, а не самим Дэв-багатуром, потому что тогда рождались самые злодейские злодеи отвратительного нрава и безо всякого чинопочитания, для которых употребить кости родного отца на мундштуки для кальяна - прегрешение из наиневиннейших. Мой же узорчатый дамасский клинок, украшенный насеченной золотом почитаемого там пророка Магомета мыслью о том, что нет Бога превыше Аллаха (ал Алла инш Алла), в чем он, впрочем, заблуждается, по примеру всего прочего оружия каравана, покинул свои ножны, выделанные из подвергнутой дублению в тридцати семи травах кожи удивительного зверя, носящего имя одного из низвергнутых в преисподнюю, а именно - Бафомета, и торговец редкостями даже осмеливался утверждать, будто не зверя по имени Бафомет, а самого нечистого кожа употреблена на выделку ножен, отчего они приобрели совершенно удивительные таинственные свойства, коих я, однако, не заметил, также провел ночь обнаженным, прикасаясь к моей руке в готовности пресечь недостойную жизнь какого-либо варвара, неразумно осмелившегося нарушить покой нашего ночного отдохновения.

На рассвете, который в пустыне всегда происходит стремительно, караванщики очнулись ото сна и принялись заниматься своими обычными обязанностями - невольники готовили кострища из малого количества саксаульного хвороста и много больших количеств кизяка, стремясь соблюдать выработанную веками кочевой жизни лучшую пропорцию из кизяка верблюжьего и ослиного, говорят, для наилучшего горения к трем частям верблюжьих отходов следует добавлять не более одной ослиных и крайне желательно добавить одну часть конских, но сей возможности мы были изначально лишены, ибо в этом, крайне тяжелом и длительном путешествии не могли иметь при себе лошадей, так как в местностях, по которым мы были принуждены передвигаться, не имелось в достатке ни корма, лошадям подходящего, ни воды, без чего лошади не могут существовать в течение сколько-нибудь значительного времени. Обращаться же к насельникам оазиса за столь малой надобностью, как дрова очажные, без которой возможно обойтись людям, привычным к лишениям ради достижения великой цели, сочли мы неразумным и преждевременным, и обошлись своими силами и собственными припасами. Люди свободного звания, но низкого и неблагородного происхождения, имели в походных обязанностях приготовление пищи и напитков, к чему они и приступили с обычным для них рвением, устраивая блюда соответственно званию наделяемых пищей. К слову заметить, в этом караване по моему настоянию даже пищу для невольников готовили свободные караванщики, потому как по моему наблюдению свободные относятся к сохранению крайне ограниченных наших походных припасов куда рачительнее, нежели самый прилежный из невольников. И, уяснив глубину моих мыслей и оценив предвидение, до которого подняться им не дано, свободные караванщики уже никогда более не восставали против "прислуживания невольникам", как они смели называть это ранее. Самых же неуступчивых вразумили семихвостые кнуты охранников моего кортежа.