Пилигримы

– Не знаю, как граф Тулузский, но я этому Майнцу почти поверил. Но почему ты хранил этот пергамент у себя, а не показал патриарху Иерусалимскому?

– Так ведь все знали, что фон Майнц сумасшедший, включая и патриарха, и всех участников похода. Несчастного рыцаря ранили в голову во время штурма Иерусалима. Обычно он сидел тихо в углу и бормотал что-то невразумительное. Но иногда на него нисходило просветление, и он брался за перо. Над его опусами потешался весь Иерусалим. Он обвинял в ереси и связях с дьяволом всех подряд, включая тогдашнего папу, патриарха и всех иерусалимских королей, начиная с Готфрида Бульонского и кончая Фульком Анжуйским, который тогда был всего лишь женихом прекрасной Мелисинды.

– Выходит, это фальшивка? – разочарованно протянул Одоакр.

– Пятнадцать лет назад этот кусок пергамента бросили бы в огонь, не читая, ибо цена подобного рода откровениям сумасшедшего Майнца равна была медному оболу. Но прошли годы, многие свидетели умерли, другие состарились и впали в маразм и теперь уже некому опровергнуть очевидца, ставшего свидетелем ужасных событий.

– Ловко, – согласился Вальхайм. – А если граф потребует более весомых доказательств?

– Ты ему их представишь, дорогой Одоакр. Ты явишь Тулузскому дьявола во плоти или, скорее, демона, принявшего человеческое обличье и пробравшегося в спальню его жены.

– Боюсь, что Альфонс-Иордан примет посланца сатаны за обычного любовника и все это представление закончится семейным скандалом.

– А если у обычного человека не будет возможности проникнуть в тщательно охраняемую комнату?

– Тогда мы обнаружим в спальне благородную Марию, спящую в гордом одиночестве, – пожал плечами маркиз.

– Нет, дорогой мой Одоакр, вы обнаружите там инкуба в образе Гвидо де Раш-Русильона, внука того самого Глеба де Лузарша, о котором идет речь в печальном рассказе рыцаря фон Майнца.

– Ты в этом уверен, Герхард? – смущенно улыбнулся маркиз. – Мне не хотелось бы оказаться в смешном и даже глупом положении.

– Я заплачу тебе тысячу денариев, Одоакр, если вы не обнаружите в спальне Марии вышеназванного шевалье.

– Ты сильно рискуешь, Лаваль, – покачал головой маркиз. – Я ведь лоб себе разобью, но сделаю все, чтобы к Марии Тулузской не проскользнула даже мышь.

– Я очень надеюсь на тебя, Одоакр, – спокойно проговорил Герхард. – Ибо старательности графа Тулузского может не хватить, чтобы избежать встречи с дьяволом.

Благородный Альфонс-Иордан за сорок пять прожитых лет сумел изрядно обрасти жирком, но мудрости так и не набрался. Тучность Тулузского порою служила причиной насмешек со стороны благородных шевалье, но никто пока не упрекал его в трусости. Граф смолоду научился владеть мечом и копьем, а потому, взгромоздившись на коня, он становился одним из самых искусных бойцов своего времени. Правда, годы брали свое, Альфонса-Иордана порой мучила одышка, но подобные мелочи не могли укротить его нрава, который недоброжелатели называли вздорным, а сторонники гордым. Граф Тулузский свято верил в свою избранность, и эта вера помогала ему преодолевать все невзгоды, выпадающие на жизненном пути. Крестовый поход, объявленный папой Евгением, Альфонс-Иордан посчитал знамением небес и едва ли не первый откликнулся на призыв церкви покарать нечестивых сарацин в их логове. Конечно, у графа был и свой интерес в этом походе, но, по его мнению, он не противоречил тем целям, которые поставил перед крестоносцами понтифик. Альфонс-Иордан был почему-то уверен, что христиане Святой Земли примут его с распростертыми объятиями и добровольно отдадут под его опеку графство, завоеванное отцом. Увы, в действительность все оказалось далеко не так, как ему мнилось в родной Тулузе. Во-первых, наглый мальчишка Раймунд, настоятельно посоветовал родственнику держаться как можно дальше от Триполи, во избежание крупных неприятностей. Во-вторых, соратники Тулузского по походу не выразили ему ни малейшего сочувствия по поводу оскорбления, нанесенного внучатым племянником. Все вожди похода, за исключением разве что герцога Гийома Бульонского, наотрез отказались поддерживать претензии Альфонса-Иордана на графство Триполийского. Тулузский ринулся было за поддержкой к церкви в лице епископа Лангрского, но преподобный Годфруа хоть и выразил сочувствие Альфонсу-Иордану, все-таки намекнул, что прав на Триполи у его внучатого племянника никак не меньше, не говоря уже о давности лет. Не следовало так же сбрасывать со счетов то обстоятельство, что Раймунд Триполийский является сыном благородной Сесилии, тетки Людовика Французского.

– Эта Сесилия шлюха, путающаяся с коннетаблем де Лузаршем вот уже много лет. Большой вопрос, от кого рожден ее сын Раймунд от Понса или от Венсана!

– Увы, – развел руками Годфруа, – поведение французских дам вызывало печальное недоумение церкви во времена минувшие, вызывает их и сейчас.